Николай Асанов - Радиус взрыва неизвестен

Ермаков провел его дальше по коридору, толкнул одну из дверей. Староверов увидел пустую комнату, стол, стеллажи, много стеклянной посуды, по-видимому снесенной сюда из разных лабораторий города, — так не похожа она была на привычные колбы и пробирки, — телефон на стене, два водопроводных крана и раковину под ними, газовую горелку — очевидно, только что поставленную, две электроплитки, два стула и неизвестно зачем и как забредшее сюда кресло. Ермаков выглянул за дверь, позвал кого-то: «Лиза!» — и в комнату тотчас же, словно долго ждала за дверью, вошла та самая сестра, что подавала Староверову халат. Главврач повернулся к Староверову, сказал:

— Ваша помощница, опытная лаборантка. Елизавета Бессонова. Вернемся ко мне?

— Зачем? — удивился Староверов. Он искал взглядом резиновые перчатки, нашел их на стеллаже. Там же стояли и термостат и вакуумный котел. Взял перчатки, осмотрел их, сказал лаборантке:

— Продезинфицируйте их и немедленно доставьте материал для исследования.

— Материал здесь, — ответила лаборантка.

— Тогда я пока займусь им, а вы позаботьтесь о пополнении. И возьмите у профессора Краснышева копии его культур.

— Копии тоже здесь, — сказала лаборантка и показала на шкаф.

— Нас ждут, — напомнил главврач.

— Да, мне нужен тот план. Пусть его принесут. — Он перестал думать о людях, ожидавших его.

— Вы же не устроились даже, — напомнил врач.

— Чемодан можно отнести в гостиницу. Товарищ Бессонова потом съездит, если мне что-нибудь понадобится.

— Просто Лиза, — мягко сказала лаборантка.

— Хорошо, Лиза, — послушно повторил он.

Ермаков пожал плечами и вышел.

Когда он вернулся вместе с остальными членами комиссии, Староверов уже стоял в перчатках над термостатом и просматривал копии культур Краснышева, сверяя обозначения с журналом профессора. Лиза устанавливала под микроскоп очередное стекло с мазком. Большой стол был завален описанием анализов, сделанных в первые дни болезни. Секретарь горкома устало улыбнулся, сказал:

— Уже устроились? Хорошо. План — вот.

Он раскинул его на столе, и Староверов увидел синие отметки. Они располагались волнистой линией от порта к центру города.

— Кто здесь? — спросил он, указывая на первый синий кружок.

— Буфетчица порта. Свиридова.

— Это?

— Чистильщик сапог Маргеладзе.

— Здесь? — Староверов указал на густо заштрихованный синим карандашом треугольник.

— Магазин промтоваров и подарков. Продавщица Елина. Лежит четвертый день. По-видимому, здесь же заразилась ее подруга Лазарева. Она успела сказать, что у Елиной не была, но виделась с ней в день заболевания в магазине. Как обычно, они поцеловались при встрече.

— Иностранцы в тот день были в магазине?

— Было двое. Темнокожие люди. Национальности определить не могли.

— Что говорят портовики?

— Матросы с английского судна «Файн», видимо малайцы, сходили на сушу.

— Они что-нибудь покупали? Меняли где-нибудь деньги?

Главврач указал пальцем на другой треугольник:

— Банк. Кассир Гогия. Лежит у нас.

Староверов посмотрел в твердые глаза секретаря. Секретарь кивнул:

— Я уже отдал распоряжение о тщательной дезинфекции и об установлении наблюдения за всеми этими местами. Сотрудники и все общавшиеся с больными будут освидетельствованы. Вы правы, теперь путь прослежен точно. Но что, если инкубационный период для разных людей различен? Тогда смерть продолжает ходить по городу…

— Мы обязаны остановить ее! — сердито сказал Староверов. — Прежде всего надо установить, нет ли больных, которые не явились в больницу. Надеюсь на вас…

Но все-таки на душе Староверова стало как-то спокойнее от твердого взгляда секретаря, от готовности маленького санитарного инспектора сейчас же провести подробное обследование, если надо — перевернуть весь город! Хотя как раз этого-то и не следовало делать. Паника в таких случаях не приводит к добру. Нет, город должен спать спокойно. В городе есть кому не спать…

Ночью они увидели вирус.

Увеличенный в сто тысяч раз электронным микроскопом, он проплыл серой тенью на волнующемся море плазмы, и там, где он двигался, оставалась разрушенная материя.

Культура, выведенная Краснышевым, казалось, кипела от этого непрерывного движения ничтожно малых живых тел. Краснышев снова и снова склонялся к линзам, отходил, чтобы дать место другим, возбужденно заговаривал и умолкал на полуслове. От него пахло вином. Староверов неодобрительно взглянул на него, профессор ответил: