Орхан Кемаль - Мстительная волшебница

Кто он? Был ли он всю жизнь уличным писарем или служил некогда чиновником и вышел на пенсию? Есть ли у него семья, на что он живет, сколько зарабатывает? Эти вопросы возникали у меня каждый раз, когда я видел сто.

Однажды мне срочно понадобилось перепечатать кое-какие бумаги. Я пошел к нему. Он был не один. На низких плетеных скамейках сидели двое, муж и жена. Он спокойно слушал их. Я сел рядом. Женщине можно было дать лет двадцать восемь — тридцать. Она выглядела старше мужа. Щеки впалые, возле глаз морщины. Муж с трудом изъяснялся по-турецки, мешал его с греческим. Жена пыталась прийти ему на помощь. Стараясь не коверкать турецкие слова, она нервно теребила бахрому одежды.

— Мы приехали здесь Сивас…

— Поступил он мою фабрику.

— Один раз, один раз…

— Как это сказать, чистка… делать чистка…

Вдруг улицу огласил пронзительный детский крик. Я оглянулся. На мостовой стояла маленькая светловолосая девочка. Захлебываясь слезами, она показывала на мальчика, который не то ударил ее, не то что-то отнял. Женщина встала, взяла девочку на руки. Она даже не взглянула на мальчишку, все еще стоявшего в воинственной позе. Она была поглощена мыслью, как написать прошение.

— Вот, делал чистка… — показала женщина на перевязанную руку мужа.

— Схватила машина!

Писарь участливо посмотрел на руку.

— Что же вы хотите? — спросил он.

— Чтобы нам дали денег! — вместе произнесли супруги и уставились на писаря, с волнением ожидая, что он им на это скажет.

— А что, не дают?

— Не дают, плохо смотрел, говорят.

Рабочий, видимо, почувствовал боль в руке, сдавил запястье. Женщина нахмурилась.

— Хорошо, напишем, — сказал писарь.

Супруги с облегчением вздохнули и как будто даже повеселели. Но ведь это еще полдела… полдела…

Женщина, теребя кусок выгоревшей бязи, служившей ей платком, смущенно обратилась к писарю:

— Пожалуйста, не бери с нас много!

— Правда, — закивал мужчина и показал на больную руку, — не бери много.

Писарь достал из книжной обложки с надписью «Морское общество» чистую бумагу, заложил ее в машинку и начал печатать. Лицо его, обычно мягкое и приветливое, стало жестким. Худые руки двигались как-то вкось, буквы ложились неровно, но писарь не замечал этого. Казалось, в нем поднималась злоба против тех, кто не давал компенсацию беднякам. И он с силой ударял по клавишам старой машинки, словно этим мог защитить людей, у которых отняли их права…

Прежнего тихого человека с опущенными плечами как не бывало. Передо мной сидел вдохновенный художник, уверенно держащий в руках кисть.

Быстрым движением он вытянул из машинки бумагу, достал из внутреннего кармана пиджака тонкую тетрадь в потрепанном переплете, открыл ее, взял марку в шестнадцать курушей, лежащую рядом с грязной бумажкой в две с половиной лиры, и наклеил ее на прошение.

— Поставь здесь свою подпись!

Рабочий не мог взять перо больной рукой, а женщина была, видимо, неграмотной.

— Не беда, — подбодрил мужчину писарь, — давай палец, приложи-ка его сюда. Вот так… готово…

Он сложил прошение вдвое и подал его рабочему.

— Сейчас же, — сказал писарь, — ступай в прокуратуру. Я написал все, чего вы просите. Добивайтесь своего. Как это так, не дают?!

Он повернулся ко мне.

— Вы?..

Я подал бумаги.

Рабочий и его жена не уходили. Они громко спорили о чем-то на непонятном нам языке. Кажется, женщина не хотела отдавать деньги, зажатые в кулаке, а мужчина взывал к ее совести: «Постыдилась бы. Отдай!»

Женщина готова была расплакаться. С неохотой она протянула деньги писарю. А тот словно уж и забыл о просителях. Наконец он поднял голову и посмотрел на деньги. Одна монета в двадцать пять курушей, две по десять и одна в пять курушей… И, взяв с ладони женщины монету в пять курушей, писарь дал ее светловолосой девочке.

— Возьми, доченька. Мне денег не надо, а вам, глядишь, пригодятся.

Просители от неожиданности растерялись, потом весело переглянулись и обратили на писаря взгляды, полные благодарности.

Он ничего не заметил.

Когда пароход, шедший от Эюба, покинул пристань Фенер и взял курс на Касымпаша [9] Эюб, Касымпаша — пристани в заливе Золотой Рог. , в прокуренный салон второго класса вошла девочка лет семи-восьми и тоненьким голоском сказала:

— Уважаемые пассажиры, внимание! — Она оперлась ладошками о пол, сделала стойку и стала легко передвигаться на руках, подметая рыжими волосами грязный пол. Пройдя из конца в конец салона, малышка ловко вскочила и поклонилась публике.