Аристарх Ромашин: Девушка-весна

Мы сидели в гостиной загородного дома Германа Матвеевича.

Небольшому, обрамлённому желтыми кирпичами камину в углу, несмотря на внушительные размеры комнаты, легко удавалось делиться с нами теплом. Не только гостиная, но и весь дом, обставленный старинной мебелью, дышал роскошью и обладал той же помпезностью, что и сам хозяин.

За большими дубовыми окнами блестело призрачное кольцо вокруг луны, и падала бесконечная стая снежинок. Приглушенный свет от свисающей кованой хрустальной люстры в форме паутины высвечивал большой красный диван из ореха, два кресла и журнальный стол, на котором стоял белый поднос с фарфоровым, высоким чайником и тремя коричневыми блюдцами с водрузившимися на них чашками.

­– А давайте, каждый из нас расскажет о своей первой любви? – предложил Кирилл Афанасьевич, почесывая щеку.

Это был высокий и тощий светловолосый мужчина сорока лет с тонкими усами над такими же тонкими губами. Кирилл – большой знаток классической музыки. Да и сам неплохо играл на рояле. Довольно приятный человек, но его привычка во время разговора чесать правую щеку порой раздражала меня.

– Хорошая идея, – отозвался Герман Матвеевич, поглядывая на золотые часы у себя на запястье.

На самом деле время его сейчас не особо волновало. Когда Герман только приобрел золотые часы, он, чтобы люди замечали и расспрашивали его о дорогом аксессуаре, намеренно поглядывал на них. С тех пор это вошло в привычку.

Низкого роста, тучный брюнет с голубыми глазами Герман обладал завидной для некоторых способностью легко зарабатывать большие деньги. Получив в двадцать пять лет огромное наследство, ему удалось за последующие десять лет утроить его, обеспечив себе безбедное будущее. Но соблюдая баланс, природа в ответ обделила Германа творческой жилкой. А это то, о чем он всегда мечтал. И чтобы иметь хоть какое-нибудь отношение к созидательному миру, Герман стал меценатом и часто приглашал домой людей разнообразных творческих профессий.

– Не против, – ответил я на вопросительные взгляды мужчин, – кто первый?

– Предложил я, мне и начинать, – дернулась полоска усиков Кирилла.

– Я следом, – сказал Герман, разливая чай.

– Закончим на мне. Прошу вас, – обратился я к Кириллу, попутно поблагодарив Германа за предложенную чашку горячего чая.

Кирилл поднял глаза на хрустальную паутину на потолке, вздохнул и начал:

– Мне тогда только исполнилось восемь лет. Мамы год как не стало. Папа весь день работал и приходил уставшим, поэтому он решил нанять помощницу по хозяйству и няньку в одном лице. Я поначалу противился, но как только девушка переступила порог нашего дома, мое сопротивление мгновенно выветрилось её небывалой красотой. Без мамы дом словно бы погрузился в серые тона, а после появления няни – снова расцвел и засиял. Её мелодичный голос убаюкивал меня каждую ночь…

Музыковед умолк, окунаясь в нахлынувшие волны воспоминаний.

– И что было дальше? – не выдержал Герман.

Кирилл вздрогнул, выплывая из далекого детства.

– А дальше папа женился на ней, и она стала моей мачехой, – почесал он щеку.

– Логично, – отпив из своей чашки, улыбнулся Герман.

– Я, конечно, потом много в кого влюблялся, но первое впечатление о няне навсегда осталось со мной.

По остекленевшим глазам можно было предположить, что Кирилл снова нырнул в океан воспоминаний.

– Теперь вы, – обратился я к Герману.

Тот поставил чашку на поднос, в очередной раз посмотрел на свои золотые часы и сказал:

– На самом деле я не очень-то и верю в любовь.

– Почему? – удивился Кирилл. – Вы никогда не любили?

– Было дело. В седьмом классе я влюбился в одноклассницу. Думал, что и она меня любит. Ночами грезил о ней. Провожал до дома. Дарил шоколадки, конфеты, цветы…

– Да вы романтик! – поднялась и опустилась тонкая полоска усов.

– Вполне мог бы им стать, но однажды я увидел её гуляющей с парнем из девятого класса. Позже я потребовал у неё объяснений, а она в ответ: «Успокойся Герман, мы же друзья».

– Да, – кивнул музыковед, – самое обидное, что может сделать женщина с мужчиной, который дышит ею, – это назвать его другом.

В гостиной на минуту стало тихо.

– И чем все закончилось? – нарушил я минуту молчания.