Юдора Уэлти - Дочь оптимиста

— И все на мой день рождения! Хоть бы кто мне сказал, что со мной такое стрясется! — прорыдала Фэй, с треском захлопывая дверь своей комнаты.

Ее рыдания — два почти слитных ноющих звука, повторяющиеся раз за разом, — все еще были слышны за тонкой перегородкой, разделяющей их кровати. Лоурел лежала в темноте и ждала, когда это прекратится. Дом уснул позже, чем Фэй; город — еще позже, чем дом. Какое-то время спустя Лоурел услышала неуместно насмешливые трели — из вырытого рядом котлована доносилось кваканье лягушек. Перед самым рассветом откуда-то издалека послышался последний, прощальный пистолетный выстрел. После него — ни звука, даже эхо не откликнулось.

К вечеру они уехали. Тело судьи Мак-Келва уносил комфортабельный скорый поезд Новый Орлеан — Чикаго; он сам очень любил ездить этим поездом и каждый раз с откровенной радостью смотрел на туго накрахмаленные льняные скатерти, на свежую розу в серебряной вазе, наслаждался — смотря по сезону — сельдереем, похрустывающим со льда, или свежей клубникой из Хеммонда, отличным сервисом. Но теперь этот поезд тоже доживал свои дни.

В последнем вагоне две женщины полулежали в креслах, их купе было отделено перегородкой от кабины проводника в хвосте поезда. Фэй сбросила туфли. Она лежала, отвернувшись, и молчала.

Далеко в болоте, где черные деревья были густо, словно алыми каплями, обрызганы почками, виднелся невысокий бук, не сбросивший прошлогоднюю листву, и Лоурел казалось, что он не отстает от поезда, скользя с колдовской скоростью сквозь кипарисы, проносящиеся мимо. Но это было ее собственное отражение в оконном стекле — ее голова показалась ей кроной бука. Потом все исчезло. Поезд оставил болота позади и несся по просторам Понтшартрейна, в окне было видно только безучастное небо над застывшей бледной водой, в нем висела чайка с неподвижно раскинутыми крыльями, похожая на остановившиеся стрелки стенных часов. Должно быть, Лоурел заснула, потому что ей казалось, что она видит все ту же картину, как вдруг чайка превратилась в стрелки часов, которые светились в ночном небе над деревьями Маунт-Салюса на башне ратуши.

Фэй все спала. Когда Лоурел пришлось тронуть ее за плечо, чтобы разбудить, Фэй стала отбиваться, приговаривая:

— Ну нет, не надо, хватит с меня!

Поезд еще не успел остановиться, а старенький носильщик уже катил свою тележку на окованных железом колесах навстречу багажному вагону. Все шесть «невестиных подружек» — так они до сих пор сами себя называли — ждали Лоурел на платформе. Впереди них стояла мисс Адель Кортленд, сестра доктора Кортленда. Выглядела она ужасно постаревшей. Когда Лоурел первая сошла по ступенькам, мисс Адель легонько сложила ладони, а потом протянула к ней руки.

— Полли, — сказала она.

— Чего это вы тут делаете? — спросила Фэй, пока Лоурел переходила из объятий в объятья.

— Мы пришли вас встречать, — ответила Тиш Баллок. — И проводим вас домой.

Лоурел почувствовала, как цепочка освещенных окон двинулась и поплыла прочь у нее за спиной. Поезд быстро набирал скорость. Он скрылся из глаз, а носильщик уже катил на тележке длинный ящик, и рядом шел с деловым видом какой-то человек; они медленно проследовали назад по платформе, туда, где среди других машин стоял катафалк с широко раскрытой дверью.

— Папа тоже хотел прийти, Лоурел, но мы решили его поберечь, — сказала Тиш, следя внимательным взглядом за перемещениями гроба. Она держала Лоурел под руку.

— Я — мистер Питтс, надеюсь, вы меня не забыли, — сказал деловой человек, подошедший к Лоурел с другой стороны. — Так что же мы будем делать с вашим отцом? — Не услышав ответа, он продолжал: — Разрешите взять тело в наш салон? Или вы предпочитаете поместить его под домашним кровом?

— Отца? Ну конечно, в его доме, — запинаясь, сказала Лоурел.

— Значит, под домашним кровом. До выноса тела. Точно так же было и с первой миссис Мак-Келва.

— Теперь я — миссис Мак-Келва. И если вы гробовщик, вам придется иметь дело со мной, — сказала Фэй.

Тиш Баллок подмигнула Лоурел. Та не сразу вспомнила, что это условный знак: «подружки» изобрели его, чтобы выражать сочувствие в самые радостные или особенно горькие минуты.

Раздался глухой рокот, напоминающий накат океанской волны. Дверь катафалка со стуком закрылась.

— …и вы сможете получить его утречком в десять часов, — говорил гробовщик Фэй. — Но сначала надо бы нам с вами кое-что спокойненько обсудить, в тихом, достойном месте, где — вы сами выберете.