Юдора Уэлти: Дочь оптимиста

Сестра распахнула перед ними двери. Первым вошел судья Мак-Келва, за ним его дочь Лоурел, потом его жена Фэй. Они прошли в кабинет без окон, где был назначен врачебный осмотр. Обычно судья Мак-Келва, высокий грузный старик — ему было за семьдесят, — носил очки на черном шнурке. Сейчас он, держа их в руке, поднялся на возвышение — там, словно трон, над табуретом врача стояло кресло. Лоурел встала с одной стороны, Фэй — с другой.

Лоурел Мак-Келва Хэнд — стройная, со спокойным лицом — в свои сорок с лишним лет сохранила совершенно темные волосы. На ней был оригинальный костюм — необычного покроя и материала, но не по сезону теплый для Нового Орлеана, да и на юбке замялась складка. Темно-синие глаза выдавали ночную бессонницу.

Фэй, маленькая, бледная, в платье с золотыми пуговками, нетерпеливо постукивала ногой в босоножке.

Это было в начале марта, утром, в понедельник. Все они в чужом городе — в Новом Орлеане.

Точно, минута в минуту, вошел доктор Кортленд, широкими шагами пересек комнату и пожал руки судье и Лоурел. Его пришлось знакомить с Фэй — всего полтора года, как она вышла замуж за судью. Доктор уселся на свой табурет, поставив ноги на перекладину внизу, и посмотрел на судью с выражением радостного ожидания, как будто долго предвкушал его приезд в Новый Орлеан и то ли он сам сейчас вручит судье подарок, то ли судья ему что-то преподнесет.

— Нэйт, — сказал отец Лоурел, — может, вся беда в том, что я старею. Я уж не тот, что прежде. Но я не удивлюсь, если и в самом деле у меня с глазами не все в порядке.

У доктора Кортленда — знаменитого окулиста — был такой вид, словно времени у него сколько угодно: он сидел, сложа свои большие деревенские руки, с такими чуткими пальцами, что Лоурел всегда казалось: стоит ему только прикоснуться к часовому стеклу, и он сразу на ощупь почувствует, который час.

— Заметил я эти мелкие неполадки как раз в день рождения Джорджа Вашингтона, — продолжал судья Мак-Келва.

Доктор Кортленд кивнул, как будто подтвердил, что день был вполне подходящий.

— Ну, расскажите, что там за мелкие неполадки, — сказал он.

— Пришел я домой из сада. Возился с розами, вы ведь знаете, я теперь ушел на покой. Стою на крыльце, посматриваю на улицу — Фэй куда-то исчезла, — сказал судья Мак-Келва и одарил ее милостивой улыбкой, сильно смахивающей на хмурую усмешку.

— Да я только забежала в парикмахерскую, на завивку, к Миртис, — сказала Фэй.

— И вдруг увидел фиговое дерево, — сказал судья Мак-Келва. — Да, фиговое дерево! А с него пускали зайчики те штуки, которые Бекки когда-то понавешала — птиц отпугивать.

Оба улыбнулись: они родились в одном городе, эти люди разных поколений. Бекки — так звали мать Лоурел. А ее маленькие самодельные зеркальца — кружочки из жести — ничуть не мешали птицам лакомиться фигами в июле.

— Вы, конечно, помните не хуже меня, Нэйт, что дерево стоит у нас во дворе, неподалеку от хлева, где ваша матушка держала корову. И вдруг оно мне засверкало прямо в глаза, хотя смотрел я в другую сторону, где здание суда. Только и оставалось вообразить, что я теперь вижу, что делается у меня за спиной.

Фэй коротко рассмеялась — визгливо, отрывисто, будто сорока застрекотала.

— Да, это что-то странное, — сказал доктор Кортленд, пододвигая табурет. — Ну-ка поглядим хорошенько.

— А я уже смотрела. И ничего у него там нету, — сказала Фэй, — может, ты шипом покарябался, милок, только занозы-то не видать.

— Конечно, тут и память меня подвела. Бекки обязательно сказала бы: так тебе и надо! Кто же подрезает вьющиеся розы до цветения! — Судья говорил все так же, по-домашнему доверительно и спокойно. Доктор совсем близко придвинул к нему лицо. — Ну да розам Бекки это все равно не повредит.

— Нет, — согласился доктор. — Кажется, у моей сестры до сих пор цветет такая роза. Мисс Бекки ей дала черенок.

Лицо у доктора застыло, как маска, когда он потянулся к выключателю, чтобы погасить свет.

— Ой, темнотища какая! — пискнула Фэй. — И чего его понесло к этим колючкам! Прямо ни на минутку нельзя из дому выйти!

— В наших краях так уж повелось — обрезать розы в день рождения Джорджа Вашингтона. — Голос доктора звучал все так же дружелюбно. — Надо было вам попросить Адель, она зашла бы и все сделала.