Мисс Майра плавно занесла белую руку — можно подумать, ее пригласили танцевать, — и крикнула: «Далила!» Она видела, кого посадили на седлистую спину коня, кого вывезли верхом через парадный ход. Скользя между железных подков, киска неслась следом за ними, рысила ходко — чем не лошадь, только что махонькая, — первой добежала до леса, и только ее и видели; но Далила — ни когда сидела на коне, ни когда ее стащили на траву — ни разу не позвала ее.
Наверное, берегла силы: ведь сколько еще придется кричать, и вот уже ее крики заполонили двор, охлестнули дом, который — теперь она это поняла — вот-вот подожгут.
И молодая, крепкая, кричала за них всех — и за тех, кто хотел бы, чтобы за них кричали, и за тех, кто не хотел; порой ей казалось, что громче всего она кричит за Далилу: ведь теперь она пропадет — из дому ее увезли, а вернуться обратно она не сумеет.
Хозяйки сидели в доме, заставляли себя ждать.
В конце концов мисс Тео все же вывела мисс Майру через распахнутую настежь парадную дверь, провела через веранду, на которой все такие же красивые и неподвижные, будто ничего не случилось, лежали тени виноградных лоз. Под деревьями замяукали по-кошачьи, заухали по-совиному.
— Осади, ребятки, эти дамочки больно для вас нежные.
— С дамочками на скорую руку не сладишься.
— А и не на скорую, все равно от них толку чуть, — донесся звонкий молодой голос, и где-то под деревьями забренчало банджо — звало разводить костры все дальше и дальше, ближе к вечеру, когда здесь все будет кончено.
Сестер ничуть не удивило ни что и солдаты и негры наравне (старая Офелия путалась у них под ногами и говорила, говорила без умолку) снуют взад-вперед, тащат из дому и через парадный, и через черный ход кровати, столы, канделябры, рукомойники, ведерки для льда, фарфоровые кувшины, тащат, согнувшись в три погибели; ни что кони стоят под седлом, ни что еду из их кухни уписывают за обе щеки, а то и выбрасывают — по второму разу они, что ли, обедают; ни что собаки надрываются от лая — их свора смешалась с чужаками, и теперь они грызлись почем зря из-за костей. Последние, почти пустые, мешки грузились на повозки — остатки муки, все, что нашли у Офелии на полках, даже перечную мельницу и ту прихватили. Серебро, которое Далила научилась считать, пересчитали на чужих одеялах, закатали вместе с чайником — то-то грому было — и перевязали: казалось, они скелет перевязывают. Мальчишка-барабанщик с барабаном на шее изловил одного за другим павлинов мисс Тео, Марко и Поло, и скрутил обоим шеи прямо во дворе. Ни у кого не хватало духу посмотреть на мертвых птиц, все отводили глаза.
Сестры спустились с крыльца в мятых платьях — у них только те и остались, что на них, — и в ногу, не размыкая рук, пересекли давно не стриженную лужайку, пошли по аллее. И вдруг остановились как вкопанные под густым раскидистым деревом, тем самым, на котором качели, словно лунной лужайкой залюбовались, гордыня сошла с их лиц, и они стали на одно лицо, и лицо это было ничье. Это просветленное лицо смотрело направо и налево, сквозь кусты, сквозь деревья замечало всех до единого солдат, запоминало всех до единого рабов, растаскивавших господское добро, будто их, как певцов, исполняющих серенаду под балконом, вдруг осветила луна. Только старая Офелия болтала без умолку, рассказывала всем на свой лад, что за напасть приключилась, но никто не хотел ее слушать, не хотел понять — до того ли в такой день.
— Что они собираются делать, Тео? — спросила мисс Майра.
— Что хотят, то и сделают, — сказала мисс Тео и скрестила руки на груди.
Далиле показалось, что дом (к нему сейчас подносили факелы) появился перед ней впервые — точно так же, как-то раз, всего раз, в самое половодье, появился из-за деревьев плавучий театр, — пышущий неведомым, сыплющий искрами, залитый красным светом, когда до вопля каллиопы, от которого у них едва не лопнули барабанные перепонки, оставалась всего минута.
И вот он раздался, ревом быка исторгся из недр дома — и тогда Далила подобралась поближе, выглянула из-за юбки мисс Тео, а мисс Тео опустила к ней свое страшное — смерть смертью — лицо и сказала:
— Запомните это навсегда. Вы, черные обезьяны, — и тут, все и вся перекрыв, загудело пламя.
Когда дом сгорел и усадьба опустела, мисс Тео с мисс Майрой разыскали Далилу — она лежала ничком в канаве с вытаращенными от ужаса глазами: оно и немудрено после такого пожара, — вцепились в нее, вышли наконец за поваленные ворота и просторными полями, которым уже не родить — ведь их выжгли еще загодя, — пошли прочь.
Читать дальше