Юдора Уэлти - Юдора Уэлти - Рассказы

— Все равно что баллада, — сказал гитарист, слизывая с пальца горчицу. — Мать у меня баллады любила. Талия что у осы, а голос сильный. Песен знала уйму. Давно померла и в земле лежит. Отец приедет из города пьяный, как тачка, а она уйдет, сядет на крыльцо, смотрит на гору и поет. Все песни поет, какие знает. Давно померла и в земле лежит, и дом сгорел. — Гитарист глотнул пива. Он постукивал ногой.

— А что, — сказал Харрис, дотронувшись до гитарного грифа. — Мог бы где-нибудь здесь остановиться, поиграть за деньги?

По гитаре он и понял, конечно, что они не просто ловят попутную машину. Они были бродяги. Закоренелые, отдавшиеся своей участи. И тот и другой. А прикоснувшись к грифу, Харрис смутно осознал, что эта желтая гитара, эта яркая, веселая ноша в руках бродяги и заставила его остановиться, подобрать людей.

Гитарист шлепнул по деке ладонью.

— На ней-то? Я для себя играю.

Харрис обрадованно засмеялся, но ему почему-то хотелось подразнить его, услышать, как он присягнет своей свободе.

— Не хотите задержаться и поиграть где-нибудь в таком месте? На танцах? Раз все песни знаете?

Тут громко рассмеялся гитарист. Он повернулся к Харрису и заговорил так, как будто товарища не было рядом:

— Так ведь он при мне.

— Он? — Харрис смотрел в лобовое стекло.

— Ныть начнет. Он на одном месте болтаться не любит. Дальше хочет. С кем ни свяжешься — у каждого своя фантазия.

Второй бродяга рыгнул. Харрис положил ладонь на сигнал.

— Возвращайтесь скорей. — Подавальщица открыла над сердцем карман в виде сердечка и вежливо опустила туда чаевые.

— До скорого, — пропел гитарист.

Когда они выехали на дорогу, второй бродяга стал поднимать пивную бутылку и с полным ртом просительно посмотрел на гитариста.

— Вернемся, хозяин. Хнык забыл отдать ей бутылку. Вернемся, хозяин.

— Поздно, — с решительностью ответил Харрис, торопясь скорее попасть в Далей, и подумал: еще бы чуть-чуть, и я его послушался.

Харрис остановил машину на площади перед гостиницей «Далей».

— Благодарствую. — Бродяга взял свою гитару.

— Подождите здесь.

Они остались на тротуаре: один под фонарем, другой в тени, под статуей конфедератского солдата — оба понурые, пропахшие пылью, покорно вздыхающие.

Харрис пересек двор, поднялся на одну ступеньку и вошел в гостиницу.

Хозяин, мистер Джин, седой человек с мелкими темными веснушками на лице и руках, поднял голову и выбросил руку почти одновременно.

— Кто к нам пожаловал! — Он улыбнулся. — Ровно месяц… Я как раз подсчитывал.

— Мистер Джин, мне надо ехать дальше, но со мной двое — они на улице. Всё ничего, но им ночевать негде, а у вас там задняя верандочка.

— Чудесная ночь на дворе! — гаркнул мистер Джин и беззвучно рассмеялся.

— Они вам блох в кровать напустят, — сказал Харрис, показывая ему тыльную сторону руки. — Но у вас веранда сзади. Там неплохо. Я как-то ночевал там, забыл почему.

Хозяин разразился смехом, словно открыл шлюз. И так же внезапно умолк.

— Хорошо. Ладно. Подождите минуту… Майк хворает. Майк, поди сюда, тут наш мистер Харрис проездом.

Майком звали древнюю шотландскую овчарку. Майк поднялся с подстилки у двери, прошел по квадратному коричневому ковру, скованно, как стол бы шел, и втиснулся между мужчинами. Он подставлял длинную голову то руке мистера Джина, то руке Харриса и наконец тяжело опустил морду Харрису на ладонь.

— Хвораешь, Майк? — спросил Харрис.

— От старости он подыхает, вот что! — выпалил хозяин, будто рассердившись.

Харрис стал гладить собаку, но рука делала привычные движения замедленно и нерешительно. Майк смотрел на него глубоким взглядом.

— Пал духом. Видите? — жалобно сказал мистер Джин.

— Эй, послушайте! — раздался голос у двери.

— Заходи. Катон, посмотри на бедного старичка Майка, — сказал мистер Джин.

— Я угадал, что машина ваша, мистер Харрис, — сказал мальчик. Он суетливо запихивал в брюки кретоновую рубашку с Бингом Кросби, как будто это была настоящая взрослая рубашка. Потом поднял голову и сказал: — Они хотели вашу машину угнать — только отъехали, и один другому голову бутылкой разбил. Как это вы шума не слышали? Там прямо все собрались. Я говорю: «Это мистера Тома Харриса машина, глядите — номер иногородний, и товар он такой возит, в крови весь».

— Но он еще не умер, — сказал Харрис, стоя коленями на сиденье своей машины.

Это был гитарист. Плафончик на потолке горел. Из разбитой головы текла кровь, и гитарист обмяк над своей гитарой, как наездник на неоседланной лошади: она была между колен и руки свесились по обе стороны. А в каком-нибудь метре маячило другое лицо: на краю тротуара стоял тот, кого гитарист назвал Хныком, и его без всякой надобности держали двое. Он был больше похож на зрителя, чем все остальные, только до сих пор сжимал в правой руке бутылку.