Юдора Уэлти - Юдора Уэлти - Рассказы

— He-а, не пробовал, — сказал Стив. И повел рассказ дальше. — Супится себе и всякий день, пока мы в тех вонючих техасских городишках кантуемся, покупает билеты, иной день по три-четыре раза на дню покупает, а будет оно цыплака жрать или не будет — ему без разницы.

— Ну, заходит, значит, он в балаган, — сказал Макс.

— А под конец, значит, тот мужик вот что сделал: подошел прямиком к помосту, где оно на привязи содержалось, положил руку ладонью кверху на доски и говорит: «Подь-ка сюда» — быстро и тихо так.

Стив положил руку ладонью кверху на Крохино крыльцо и оставил ее лежать там, а сам супился — что-то свое думал.

— Понял, — сказал Макс. — Он усек, что это липа.

Стив распрямился.

— Тут все вокруг давай орать, уходи, мол, уходи, — продолжал он, голос у него окреп, — потому что оно ну рычать, ну мотаться, ну железякой махать, как ему и велено было. Такая заваруха началась — натерпелся я страху, жуть!

— Ты не знал, что это липа?

Стив минуту помолчал, а Кроха Ли Рой даже дышать перестал — боялся, что рассказу конец.

— Слышь, — сказал наконец Стив, и голос у него пресекся, — так уж, выходит, суждено, чтобы мне тошно было, а вам — нет. А служить матросом на этом порт-артурском пароходе и все такое прочее мне не суждено. Такая моя фортуна, не ваша. Быть за все в ответе. Вам все нипочем, мистер, не то что мне. Я переживаю незнамо как. Бедненький, кроха такой.

— Слышь, вот же он, — встрял тут Макс. — Ты на него поглядел? Протри глаза. Ничего ему не сделалось. Я же вижу. Вот ты — это другой коленкор. Вот ты так трехнулся.

— Так вот, когда тот мужик положил руку ладонью кверху на доски, оно, верите ли, железяку вмиг отпустило, — продолжал Стив, — выронило вот так вот — бух! — и стоит себе, точно не соображает, что делать. Потом поковыляло туда, где тот парень стоял, нагнулось, хвать его за руку, вцепилось в нее, плачет-заливается — прямо дитя дитем. А бить его оно и думать не думало!

— Хи-хи-хи!

— Вот так-то. Бить его оно и думать не думало! И знаешь, чего оно хотело?

Макс покачал головой.

— Хотело, чтобы тот мужик его вызволил. Ну, мужик ему тогда и говорит: «Хочешь отсюда выбраться, кто ты ни на есть?» А оно ничего не ответило — мы же и знать не знали, что оно умеет говорить, — вцепилось мужику в руку и не отпускает. Повисло на его руке, а само плачет-заливается — чисто дитя. Ну, мужик и говорит: «Раз так, подожди здесь, покуда я вернусь».

— Ишь ты! — сказал Макс.

— Ушел он и возвратился с шерифом. А тот всех нас поволок в тюрягу. Но засадили туда только балаганщика с сыном. А мне сказали: иди, никто тебя не держит. Я им все твержу: я знать не знал, что оно меня железякой не долбанет; твержу: я знать не знал, что оно разумеет, что ему говорят.

— Да уж ты небось им все выложил, — сказал Макс.

— Тогда-то мне и сделалось тошно. И по сю пору все тошно. Ни на одной работе удержаться не могу и ни в одном месте долго жить не могу — хоть ты меня режь, хоть стреляй. Они его из тюряги не сразу отпустили, сначала проверили — умеет ли оно говорить или нет, а в первый вечер оно ни словечка не сказало. Поскуливало только. Тогда раздели они его и видят: никакая это не краснокожая изгнанница, а косолапый кроха нигер.

— Хи-хи!

— Так выходит — этот малый он и есть, ну да, так и есть. Он и есть дева Охра.

— Лицо ему оттерли, оно ведь было красное, потому что его краской вымазали. И краска вся сошла. А говорить оно умело — не хуже вас или там меня. Только ему не велено было говорить, вот оно и не говорило. А велено было, если к нему подойдут, пусть на себя пеняют и пусть оно шарахает их с ходу железякой и рычит. Вот никто к нему и не подходил, покуда тот мужик не появился. Я кричу, надрываюсь у балагана: мол, осади, осади назад. По нему видно — его колотили. Да и как не колотить — иначе разве оно стало б есть цыплаков, а сколько оно их переело — не счесть. А уж грязное оно какое было — жуть. Они его отпустили домой, откуда его и забрали. А им они велели купить ему билет от Литл-Ойла, что в Техасе, до Кейн-Спрингса в Миссисипи.

— А ты памятливый, — сказал Макс.

— А началось все вот с чего, — рассказывает Стив, и голос у него озадаченный. — Разъезжал наш цирк в разбитых грузовиках по здешним местам, и видят ребята — сидит себе на заборе этот увечный кроха нигер, ну они его и утащили. А он что — он ничего поделать не мог.

Кроха Ли Рой запрокинул голову — так хохотал, остановиться не мог.

— Все это я уже позже узнал. Катался как-то на чертовом колесе с одним из наших ребят, и на верхотуре — там тебе ни шума, ни колготы — мы разговорились, и он мне и откройся, что они на него налетели — точнее не скажешь, ну вроде как ураган налетает; а оно что? — оно ничего поделать не могло. Они его — цоп — и утащили. — Стив вдруг побелел под темным загаром. — И еще они узнали, что в Миссисипи оно не только ходило, а бегало — и еще как! — на костыликах, совсем малюсеньких.