Кэтрин Портер - Кэтрин Энн Портер - Рассказы

Ей казалось, что она проговорила это громко, но они промолчали. Теплая тяжесть у нее на лбу, теплый браслет на запястье, а ветерок все шепчет и шепчет, пытаясь втолковать ей что-то. Шорох листьев в предвечной длани господней. Он дохнул на них, и они пустились в пляс, зашуршали.

— Мама, ты только не бойся, сейчас мы сделаем тебе легкий укол.

— Слушай, дочка, откуда у меня столько муравьев в постели? Я вчера рыжих видела.

А за Хепси тоже послали?

Больше всего ей хотелось увидеть Хепси. И пришлось пройти далеко назад, комнату за комнатой, чтобы разыскать Хепси, которая стояла, держа девочку на руках. Ей почудилось, будто она сама стала Хепси, а девочка у нее на руках тоже превратилась в Хепси, и в него и в нее, и все это сразу, и в их встрече не было ничего удивительного. Потом Хепси начала таять изнутри и сделалась вся прозрачная, как серая кисея, и ребенок тоже превратился в прозрачную тень, а Хепси подошла к ней вплотную, и она сказала:

— Я думала, ты никогда не придешь, — и пытливо присмотрелась к ней и сказала: — А ты ничуть не изменилась.

Они потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться, и тут Корнелия зашептала откуда-то издали:

— Ты хочешь мне что-нибудь сказать? Чем-нибудь помочь тебе?

Да, спустя шестьдесят лет она стала относиться к Джорджу совсем по-другому, и ей захотелось повидаться с ним. Разыщите мне Джорджа. Разыщите Джорджа и скажите ему, обязательно скажите, что я его забыла. Пусть узнает, что у меня все-таки был муж и дети и дом, как у всех женщин. Хороший дом и хороший муж, которого я любила, и славные дети от него. Я на такое даже не рассчитывала. Скажите ему, что мне было дано все, что он отнял у меня, все и даже больше. О нет, о Боже мой, нет! Ведь было что-то еще, помимо дома и мужа и детей. Неужели дом и муж и дети — это все? Что же еще было? То, что ко мне не вернулось… Дыхание ушло у нее куда-то вниз, под ребра, и стеснилось там страшным чудовищем с зазубренными краями; оно ввинтилось ей в голову, и боль стала непереносимой. Да, Джон, зови доктора, и довольно говорить, пришло мое время.

Когда этот родится, он будет последним. Самым последним. Ему бы родиться первым, потому что его-то она по-настоящему и хотела. В свое время все сбывается. Ничего не упущено, ничего не отложено. Она сильная, через три дня будет не хуже прежнего. Даже лучше. Женщина только тогда и здорова, когда у нее молоко в грудях.

— Мама, ты меня слышишь?

— Я о том говорю, что…

— Мама, отец Конноли пришел.

— Я только неделю назад ходила к святому причастию. Скажи ему, что не такая уж я грешница.

— Отец хочет просто поговорить с тобой.

Ну и пусть говорит сколько ему угодно. Это на него похоже: заглянет на минутку и осведомится о ее душе, точно она младенец, у которого зубки прорезываются, а потом останется на чашку чая, перебросится в карты, поболтает о том о сем. У него всегда в запасе разные смешные истории, чаще всего об ирландце, который натворил кое-каких грешков и кается в них, а вся соль была в тех откровениях, которые он выбалтывает в исповедальне, раздираемый на части между своим исконным благочестием и первородным грехом. За свою душу бабушка спокойна. Корнелия, как ты себя ведешь! Подай стул отцу Конноли. У нее установилось удобное тайное взаимопонимание с несколькими любимыми святыми, которые проложили ей прямую дорожку к Богу. Все честь честью: и подписано, и с приложением печати, как государственный документ на земельный участок в сорок акров. Навечно… наследники и правопреемники на веки вечные. С того самого дня, когда свадебный пирог так и остался неразрезанным и был выброшен за ненадобностью. Мир лишился днища, и она так и осталась стоять без опоры, ослепшая, вся в поту, и земля уходила у нее из-под ног, и стены вокруг рушились. Его рука подхватила ее под грудь, и она не упала, а на только что натертом полу, как и прежде, лежал тот самый зеленый ковер. Он ругался, точно попугай, подученный матросней, и сказал: «Я его убью, отомщу за тебя!» — «И пальцем не тронь, оставь что-нибудь Господу Богу. Сделай это ради меня». — «Эллен, послушай, поверь мне…»

Так что потом не о чем, просто не о чем было беспокоиться, разве только когда кто-нибудь из детей вдруг закричит среди ночи во сне и они оба заторопятся и, дрожа всем телом, будут шарить — где спички? — и успокаивать их: «Сейчас, сейчас, мы здесь». — «Джон, зови доктора, — Хепси пришло время». А Хепси — вот она, стоит в белом колпачке возле кровати.

— Корнелия, скажи Хепси, пусть снимет свой колпак, я ее плохо вижу.