Яна Матей - Марьяна. Проданная в рабство

— Что вы собираетесь со мной делать? Вы потом привезете меня обратно к Бурику?

— Нет, ты больше к нему не вернешься.

— Тем лучше! Я не хочу туда возвращаться. В рождественскую ночь они заперли меня голышом в собачьей будке. Они все время меня бьют, даже ножом резали. Смотрите! — сказала она, показывая еще не зажившие рубцы на животе.

— Не волнуйся, мы отвезем тебя туда, где о тебе позаботятся.

Журналисты направились в Питешти. По дороге все еще напуганная Элизабета продолжала забрасывать их вопросами:

— Я выйду за кого-то из вас замуж, да?

— Нет, ни за кого ты не выйдешь, успокойся.

— Но вы ведь не привезете меня обратно? Я уже целый год не выходила из квартиры…

Ничего не поделаешь, Элизабета отказывалась им верить. На трассе Питер остановил машину, чтобы взять у нее интервью, прежде чем передать мне. Когда он вышел из машины, чтобы взять в багажнике камеру, Элизабета, сидевшая впереди, быстро скользнула на заднее сиденье. Паул, служивший переводчиком, спросил у нее:

— Элизабета, что ты делаешь?

— Сексом удобнее заниматься на заднем сиденье.

— Сексом? Нет, Элизабета. Эти люди не хотят секса.

— Зачем они тогда меня купили?

— Чтобы отпустить тебя на свободу.

— Они не хотят спать со мной? Я им не нравлюсь, да? Скажите им, что я сделаю все, что они попросят. Я хорошая девочка, вот увидите.

— Конечно, ты хорошая, но эти люди не имеют отношения ни к торговцам, ни к клиентам. Они журналисты. Понимаешь?

— Не понимаю. Я хорошая девочка, со мной не будет проблем.

Совершенно растерянная, Элизабета без конца повторяла одну и ту же фразу. Паул терпеливо объяснил ей, что она не должна их бояться, что ей больше не придется заниматься проституцией, что ее отвезут в приют, где о ней позаботится милая женщина. Питер, вернувшись на свое сиденье, направил объектив камеры на Элизабету, взяв крупным планом ее лицо. Когда загорелся красный огонек, он, держа микрофон в руке, спросил напыщенным голосом:

— Элизабета, отныне ты свободна. Можешь нам сказать, что ты сейчас чувствуешь?

Девушка повернулась к Паулу, который перевел ей вопрос. Похоже, он не произвел большого впечатления на Элизабету, которая с безумным видом продолжала повторять:

— Я буду хорошей девочкой, я сделаю все, что захотите.

Напрасно Паул пытался ей снова объяснить, почему она оказалась в этой машине. Его слова, казалось, приводили Элизабету все в большее смятение. Потеряв терпение, Питер отказался от своей затеи с интервью. А на что он рассчитывал? Что Элизабета разрыдается и начнет его благодарить за спасение?

Все это Паул рассказал мне позже, в приюте. Было уже около полуночи, когда они приехали. Элизабета — маленькая блондинка с короткой стрижкой и испуганными голубыми глазами, жадно доедала огромный «бигмак»: чуть раньше они остановились на автозаправке, чтобы купить «все, что ей захочется».

— Это правда, все-все, что мне захочется? — недоверчиво переспросила она.

Радуясь нежданной удаче, она попросила шоколадку, газировку и… несуществующую марку сигарет. Было очевидно, что она не курит, но ей хотелось проверить благожелательность своих так называемых спасителей. Я подождала, пока она доест свой сэндвич, чтобы представиться и задать ей несколько вопросов. Она рассказала, что у ее семьи в Тимисоаре возникли проблемы, что тогда же она разлучилась со своим братом и родителями и в течение нескольких лет жила на улице. Она также показала мне еще видимые следы от уларов на теле.

— Бурик с женой все время били меня, — повторила она.

Видя озадаченные лица журналистов, я решила им объяснить:

— Вполне вероятно, что она преувеличивает свои страдания, но это нормально. Столько людей лгали ей и пользовались ее беззащитностью. Она ищет доказательства нашей искренности, прежде чем начнет нам доверять. Даже если девочки иногда привирают о своем прошлом, в том, что касается пережитых мучений, они, как правило, правдивы. Впрочем, их тела говорят сами за себя.

Я быстро поняла, что Элизабета была умственно отсталой. Она едва осознавала, что эти журналисты освободили ее. Их камера продолжала снимать малейшие ее движения. Подобная назойливость меня угнетала: освободили жертву сексуального трафика — хорошо; сделали это, обогатив торговца, — это уже более сомнительно; но пытаться извлечь выгоду из ситуации, чтобы выжать, как лимон, и без того сломанную девочку, — я бы назвала это эксплуатацией. Если бы этот Питер действительно заботился о судьбе подростка, он просто обратился бы в полицию. В конце концов, то, что он снял на скрытую камеру, представляло собой совокупность улик, вполне достаточных для того, чтобы прокуратура начала расследование. Разумеется, это не так зрелищно, как покупка девочки, заснятая в репортаже с места событий…