Рене Баржавель - Дни мира

Сам Томас лежал в огороде между последними побегами салата. Рядом с ним валялась пустая бутылка. Множество пустых бутылок сэр Генри нашел в кладовке.

Сэр Генри спрятался на вилле от дождя, надвигавшего с моря, словно серый занавес. Он надеялся, что дождь приведет Томаса в чувство. На следующий день он смог повидаться с ним. Томас рисовал лифт, уносивший в потолок половинку голой нимфы. Основание лифта обнимал медведь. Маленькая девочка спала на соломе в корзине вместе со змеями.

Действительно, он не знал, что и думать о картинах кузена. Были они безумием или гениальными творениями? В отличие от предыдущих сезонов, в этом году он не приглашал Томаса в Трувиль. Это вызвало недоумение у торговца картинами… Тем не менее, он должен был показать ему работы Томаса… Так трудно составить самостоятельное мнение о них, дать им оценку…

— Томас, — сказал Генри, — я не хочу показаться нескромным, но что вы собираетесь делать теперь?.. Я имею в виду… Мне нужно запереть виллу… Конечно, если вам нужно работать здесь, можете остаться, я отдам вам ключи… Но Трувиль осенью, как вы знаете… Похоже, что сюда добираются классические английские дожди… Томас продолжал работать, не отвечая ему.

— Если хотите вернуться в Париж, чтобы работать там… Конечно, я понимаю, что банк вас не привлекает, я давно догадывался об этом… Но я подумал о своем давнишнем приятеле, господине Монтеле, он директор иллюстрированного выпуска «Матэн». Знаете, это отвратительные небольшие брошюрки, выходящие еженедельно, в них публикуются рассказы о происшествиях. Каждый выпуск имеет цветную иллюстрацию на обложке. На этих картинках можно увидеть женщину, зарезанную мужем, полицейских, стреляющих в бандитов, бешеного пса, уносящего в зубах младенца… В общем, множество других очаровательных вещей… У моего приятеля работает целая команда художников, но он постоянно ищет им замену, чтобы разнообразить стиль своих обложек… Уверен, если я скажу ему про вас… Может, это вас заинтересует? Мне кажется, такая деятельность вполне соответствует вашему драматическому темпераменту… Охота за новостями, деятельность журналиста, это ведь очень интересно, не так ли? И у вас будет оставаться время на картины… — «Матэн»? — переспросил Томас, повернувшись к Генри. — Да, иллюстрированное издание газеты! И потом, вы уж меня простите, что позволяю себе… Но мы, в конце концов, родственники… Если я верно понял вашу матушку… Несколько месяцев назад она сказала мне, что этим летом вы должны стать отцом… А так как лето уже прошло… Вы не хотите узнать? И, наверное, вы хотите увидеть… Томас швырнул на пол кисть и заорал:

— Да! Хочу! Но я не могу! Вот и все! Пусть они сами выпутываются из того, во что встряли! И что я представляю для моей матери или для моей жены? Какое значение для женщин имеет мужчина, то, что он делает, что он хочет делать, что у него в голове? Никакого! Никакого! Никакого! Так что пусть они разбираются во всем без меня! Томас был на голову выше своего кузена. Он вытер о свою куртку руки, выпачканные в краске, и отправился в кладовку. Генри пошел за ним.

— Я понимаю вас… Отношения с женами и матерями… Все это крайне деликатно, крайне… У меня тоже есть мать… Это что-то… Но я обожаю ее… Разумеется, потому, что постоянно нахожусь вдали от нее… Вам нужно как-нибудь заглянуть в Гринхолл, познакомиться с ней… Да, вот вам ключ от этой кладовки… Если соберетесь уехать… Неважно, куда и когда… Вы можете оставить свои картины здесь, они никуда не денутся, здесь всегда сухо, несмотря на все дожди… Вернетесь, когда захотите… Кстати, вы не согласитесь продать мне девочку в фиолетовом?.. И эту, в желтом… Нет, лучше эту, в розовом… Господи, мне хочется приобрести все эти картины!.. Конечно, если вы сделаете мне скидку… Ха-ха-ха!

Томас встретился с Леоном в парке, недалеко от дома. Обогнав случайного прохожего, он оглянулся и узнал его.

Он рявкнул:

— Бородач! Они обнялись и долго хлопали друг друга по спине, их бороды смешались. Загудела земля, с деревьев посыпались листья. К ним мчался Цезарь, ревевший от радости. После наводнения Леон позволял ему свободно бродить по парку. Цезарь осторожно снял у Томаса с головы шляпу-канотье и сжевал ее. Она захрустела, словно гренка. Его третий бивень был короче, чем два других. Он торчал в небо справа от правого из них.

— Разбойник! — воскликнул Томас. — Что, Леон тебя не кормит? И он стукнул кулаком слона по хоботу. В восторге от этой ласки, Цезарь наклонил голову, чтобы ему почесали за ухом.