Рене Баржавель - Дни мира

Банкир Эдуард Лабассьер построил это фантастическое сооружение для Ирен, девушки, которую он любил. Он разместил во втором снизу пузыре прислугу, а в третьем — голубей. Привел Ирен в дом весенним утром, подъехав к нему со стороны набережной Пасси в коляске, легкой как ветер. Ирен немного поворчала, когда они пересекали парк, так как нашла, что местность выглядит деревней. Но когда после последнего поворота она увидела дом, сверкающий на солнце, похожий на улыбающегося толстяка, вставшего на колени, чтобы приветствовать ее с протянутым букетом, она вскочила на ноги и закричала от радости, прижав руку к сердцу. Почувствовав под рукой корсет, она выругалась; конечно, корсет обеспечивал ей талию ребенка, но при этом заставлял желудок подниматься кверху, почти до груди, а живот выпячивался назад, увеличивая ягодицы. Это орудие пытки обладало единственным преимуществом: когда она раздевалась, то процедура превращалась в фантастическое наслаждение. Ее тело, освободившееся от корсета за несколько секунд, расслаблялось, все органы занимали положенное им место, кровь приливала к коже вплоть до самых тайных уголков. Охваченная свободой, девушка вздыхала от счастья, чувствуя себя цветком, раскрывающимся навстречу наслаждению.

Ирен потребовала, чтобы ей позволили войти в дом без сопровождающих. Оставшийся снаружи Эдуард Лабассьер долго слушал ее восклицания, полные восторженного удивления.

Всю среднюю часть нижней сферы занимал круглый салон. В нем, в трех каминах, пылал огонь. Белоснежная мраморная лестница начиналась в центре холла и, описав несколько витков в пространстве, скрывалась в потолке.

Тяжелые бархатные шторы персикового цвета, перетянутые в талии, словно девушки, закрывали пять окон, превращая грубый дневной свет в интимный полумрак. Повсюду были расставлены диваны, диванчики, низкие столики, синие вазы с большими букетами цветов, небрежно разбросаны ковры и подушки. Бронзовая нимфа с высокой прической грациозно поднимала кувшин, из которого стеклянные струи вытекали в яшмовый бассейн. Рядом с нимфой находилось обтянутое венецианским бархатом кресло из красного дерева, обрамленное низкой решеткой из позолоченного металла. Ирен открыла решетку кончиком своего зонтика, уселась в кресло и нажала на кнопку. Дом глубоко вздохнул; кресло, нимфа и решетка начали медленно подниматься, унося с собой Ирен. Это был лифт последней, наиболее совершенной модели.

Ирен, охваченная безумной радостью, закричала:

— Эдуард! Идите сюда! Вошедший в холл Эдуард увидел Ирен и бронзовую нимфу высоко под потолком, в котором раскрылось прямоугольное отверстие, обрамленное пышными волнами шелка. Ирен исчезла в нем, и отверстие закрыла нижняя панель огромного поршня.

Эдуард нашел девушку примерно через полчаса. Он стал подниматься по лестнице, услышав, как она позвала его, сначала взволнованно, затем удивленно и, наконец, с ужасом. Он никак не мог застать ее в том месте, откуда долетел ее зов, так как она постоянно оказывалась то выше, то ниже этого места. Наконец он обнаружил ее снаружи, висящей между небом и землей там, где белоснежная лестница переходила в металлический мостик длиной тридцать семь метров, связывавший служебный этаж с улицей Рэйнуар. Он походил на мостик из лиан над горным потоком в Гималаях. Легкий и прочный, он раскачивался на ветру, играл роль черного хода.

Ирен, авантюристка по характеру, ступила на колеблющийся под ногами мостик, оказавшись в пространстве над деревьями с еще не распустившейся листвой. Поднялся ветер, мостик закачался сильнее, у нее закружилась голова. Девушка уцепилась за перила и закричала, что сейчас упадет. Голуби кружились вокруг нее, она выронила раскрывшийся в воздухе зонтик, опустившийся, словно парашют, на вишню.

Прожив три месяца в этом доме, она заявила, что больше не может выдержать, что он находится слишком далеко, Пасси — это уже провинция, настоящая Камчатка. Ее подруги перестали посещать ее; когда она бывала в театре или в кафе, ей казалось, что она появлялась из Нарбонна. Она хотела вернуться в Трокадеро и снова жить в Париже.

Послушный Эдуард Лабассьер приобрел для нее особняк на улице Боэти, в двух шагах от Елисейских Полей. Это было весьма удачное вложение денег. Ирен нашла дом несколько устаревшим и слишком строгим, но Эдуард сообщил, что он когда-то принадлежал племяннику Наполеона. Это понравилось Ирен, и она быстро вернулась к светской жизни.