Ольга Шумяцкая - ...И другие глупости

— Ах! — вздыхает Мурка. — Никто из вас не в силах понять меру моих страданий!

На что Мышка поджимает губы. Она-то как раз считает, что никто не в силах понять меру ее страданий. Мышка еще не похоронила в своем сердце коварного Оленя, и Муркины экзерсисы кажутся ей цветочками.

— Мурылья, — говорю я, — вспомни, может, ты его не так поняла? Может, он тебе сказал, мол, приглашаю вас в ресторан, гражданка Мурка, за ваш счет?

Тут уже Мура поджимает губы. Предположение, что кто-то может пригласить ее в ресторан за ее счет, равнозначно оскорблению ее женского достоинства. Она снова принимается рыдать. Мышка исподтишка показывает мне кулак. А я что? Я ничего. Я как раз считаю, что маленький урок пойдет Мурке впрок. А то она видит только то, что хочет, и всегда хочет то, что видит. Поэтому я продолжаю.

— Мурылья, — говорю я, — вспомни, может, он с тобой так оригинально попрощался? Может, он сказал, мол, до свиданья, моя дорогая Мура, я пошел в свою Америку, а перед тем как вас покинуть, буквально на минуточку загляну в мужской туалет, проверить, не спит ли там пьяный финн?

Мышка делает мне страшные глаза. Но тут Мурка неожиданно садится в постели. Взгляд ее проясняется и фокусируется на нас.

— Вот именно! — говорит она. — Вот именно! ДО СВИДАНЬЯ!

Она вскакивает и рвет на кухню. В кухне она выволакивает боксера Лео из его постельки и пытается стащить с него розовый бант. Лео крутит попой и отчаянно сопротивляется. С розовым бантом Лео не расстается никогда. Есть два объяснения этой нечеловеческой страсти. Первое — Лео влюблен в свой бант, как Коточка в Кофточку. Второе — наш Лео немножко «голубой». Иногда он подходит к зеркалу, любуется на свой бант и охорашивается. В связях с представителями своего пола, правда, замечен не был. Но это потому, что его всегда держали на коротком поводке, что очень важно в деле усмирения несанкционированных порывов мужского населения страны. Так вот, Лео. Лео выуживают из банта, запихивают в намордник, пристегивают к железной цепи и волокут вниз по лестнице.

— Зачем? — орем мы, перескакивая через три ступеньки.

— Для устрашения! — орет Мурка снизу.

Именно для устрашения населения Мурка и завела Лео. В том смысле, что ей, Мурке, страшно по вечерам выходить на улицу одной. Доля правды в этом заявлении есть — в Питере выходить вечером за просто так на улицу не рекомендуется. Вот только при чем здесь Лео? Мурка по вечерам выходит в три места: театр, гости и Дворец пионеров, где ребенок Кузя проходит математический политес в кружке для особо одаренных детей. Ни в одно из этих мест ее с Лео не пускают. Тогда Мурка начала говорить, что с болонкой фиг погуляешь, а вот с Лео — другое дело. За километр будут обходить. Опять же правда. Только при чем здесь Мурка? По вечерам с Лео гуляет посторонняя бабушка с первого этажа за двадцать рублей выгул, а посторонняя бабушка, как выяснилось в приватной беседе за чаем с малиновым вареньем, никого и так не боится, потому что последовательно пережила революцию, нэп, коллективизацию, индустриализацию, войну, восстановление народного хозяйства, освоение целины и строительство БАМа. Бабушке сам черт не брат. Это мы с Мышкой выяснили специально, чтобы Мурка не слишком морочила нам голову.

Лео — милейшее существо. Самое интеллигентное в этой семейке. У Лео нет хвоста, и потому он виляет всем задом. Летом, когда Мурка вывозит его на дачу, Лео пытается от Мурки удрать, и иногда ему это удается. Тогда Мурка бродит по окрестностям и выкликает его заунывным голосом. Но Лео не отзывается, потому что знает — кроме толокняной каши, ему у Мурки ловить нечего. На чужих дачах Лео любят, кормят печенкой и покупают мазь для ушей, чтобы он хорошо слышал, как его зовет Мурка, и ни в коем случае случайно не откликнулся. На чужих дачах Лео почему-то откликается на кличку Макс. «Опять максовать ушел», — вздыхает Мурка.

— Как не стыдно! — выговаривает Лео Машка после особо длительного отсутствия. — Как не стыдно! Ушел жить к чужим людям! А если я уйду жить к чужой собаке, что ты на это скажешь?

Однажды Лео в родительский день убежал на территорию соседнего пионерского лагеря и вернулся совершенно счастливый с розовым бантом на шее. Тем самым.

— Что же ты за собака такая бессмысленная! — пеняет ему Муркина мама. — Не лаешь, не кусаешься!

— Ты как будто смысленная! — отвечает Машка. — Тоже, между прочим, не лаешь, не кусаешься!

Лишь в одном можно упрекнуть Лео: он слишком внимательно обращает свой взор на кухню, где, как водится, располагается обеденный стол. А на столе, как водится, время от времени располагается обед. Это-то его и влечет. В какой-то момент Мурка начала замечать, что со стола пропадают разные вещи. Кусок сыра там. Или колбасы. Или хлебушек. Конфеты шоколадные. Мамина шарлотка. Сковородки на плите стали двигаться. Сахарница однажды перевернулась. Ну и так далее. Однако кредит доверия у Лео был так велик, что истинное его лицо пока оставалось в тени. Замечались и другие странности. Например, раньше Лео всегда ходил с Муркой в ванную и сидел перед душевой кабинкой на махровом полотенце, пока она принимала душ. Однако с некоторых пор начал манкировать своими обязанностями. Только Мурка за ручку двери, он резко разворачивается и уходит в спальню. «Что такое? — думает Мурка. — К чему бы?» Решила проверить. Зашла в ванную, включила воду, а сама — к двери. Подглядывать. Видит: Лео дошел до спальни, обернулся, убедился, что Мурки нет, и — пулей на кухню. Там Мурка его и застукала, пожирающим подсолнечную халву, купленную Лесным Братом в виде лакомства, на которое, кроме него, никто не покусится. Ошибся. С тех пор дверь в кухню стали тщательно закрывать.