Наталья Галкина - Зеленая мартышка

Почему-то они говорили о воздушных явлениях в Петербурге: о редком северном сиянии, чаще появляющейся радуге, о кругах вокруг Солнца и Луны, о летнем громе, осеннем инее, быстро тающем тумане; разговор их несомненно родствен был воздушным поцелуям. Люби, ревнуй, тоскуй, и что же остается от музыки и слов? воздушный поцелуй… — как через сто пятьдесят лет почти певица споет.

Так начался их роман, закончившийся разрывом с последующим появлением на свет первого Лузина, родившегося в Великом Устюге, куда сбежала от де Лузиньяна его модистка. Причины разрыва были неясны, хотя Лузин думал, что после того, как прапрабабка объявила прапрадеду о своей беременности, он что-то от неожиданности ляпнул (вроде «Только этого еще не хватало!» — «Il ne manquais rien que cela!»), а она по тонкости чувств, нередко охватывающей беременных, обиделась, почти оскорбилась.

Лузин полагал, что полковник с превеликим удовольствием женился бы на своей модистке, тетешкал бы малютку прадеда, да не судьба была ему, как и праправнуку его.

Модистке невенчанный муж ее успел подарить единственную женскую драгоценность (клинок дамасской стали, кальян, тяжелый мужской перстень остались у него, растворились во времени с пространством), доставшуюся ему от предков-крестоносцев: редкой красоты массивные серьги, серебро, мелкая афганская бирюза, в центре прозрачный золотистый камень, сквозь который просвечивали чернью по серебру буквы арабской вязи, праправнук своей женщине подарить их не успел.

— Как ты думаешь, что там написано? — спросил Лузин рассматривавшего серьги Шарабана.

— Суры Корана? Стихи? Хочешь, покажем их моему знакомому арабисту?

— Не хочу, — отвечал Лузин.

Кажется, когда-то в модистку влюблен был студент, но он ей не нравился. Лузиньян любил бродить с ней вдоль воды, выходить мимо Подьяческой к Крюкову каналу. Он показывал ей точку на пересечении водных жил, откуда сидящий в лодке наблюдатель мог увидеть пять мостов сразу.

По умбристой ртути плыли барки с дровами, живущим у рек и каналов дрова в Петербурге всегда доставались по невысокой цене. Пора настала зажигать фонари, фонарщик зажигал их один за другим, цепочка огней неспешно приближалась к Банковому, то есть Демидову, мосту, на котором стоял, глядя в зеленоватую, безвременьем подкрашенную, точно Лета, воду Екатерининского канала, король Кипрский и Иерусалимский Луи Христодул де Лузиньян.

— Молодой библиотечный человек, отрывший мне в своем компьютерном архиве следы некролога в «Петербургском листке», почему-то сказал мне, что прапрадеда похоронили в Смоленске («на Смоленском погосте»); думаю, на самом деле — на Смоленском кладбище. Не зря так за душу берут фото Смеловские с этим кладбищем, оно у него на свету и во тьме серебрится сквозь грязь, заброшенность, запустение, светится, нимбы одне, стильбы. Там и мой Луи Лузиньян спит.

Сплюшка покашляла, стоя на пороге, считая бестактным слушать то, что не для нее, может быть, предназначалось.

— Привет девушке из Поднебесной, — сказал Лузин.

— Здравствуй, душечка, красна девица, — пропел Шарабан.

— Я хочу вам кое-что сказать, — произнесла Сплюшка. — Хочу признаться. Я иногда пряталась за дверью вечером и подслушивала, что вы читаете.

Шарабан хотел было поправить: «как вы читаете», но смолчал.

— Мне так хотелось, — продолжала она, — чтобы молодой человек в женской одежде и девушка в алом плаще поженились. Мы с моим женихом из Голландии в субботу завершившейся недели поженились и завенчались.

— Обженились, — сказал Лузин.

— Обвенчались, — поправил Шарабан.

— Где венчались? — деловито спросил Лузин.

— В Пантелеймоновской церкви… — тихо отвечала Сплюшка.

Шарабан оценил, как прекрасно произнесла она длинное сложное название церкви, и сказал:

— Там один из служек негр, а батюшка в Казанском соборе прежде служил. Я туда хожу.

— Как же вы венчались? Он голландец, ты китаянка.

— Я крестилась, — отвечала Сплюшка, — а он давно православие принял. Он эколог. Он хочет изменить мир к лучшему. И я хочу. Я во всем буду ему помогать. Возможно, мы будем жить на юге Франции. И у нас будет трое детей и две собаки.

— Что за навязчивая идея о количестве детей и собак? — спросил Лузин. — Помнится, я от тебя уже про это слышал.

— Какое имя тебе дано при крещении? — спросил Шарабан.

— Христодула. У меня именины в сентябре. У нас в Китае можно родить только одного ребенка и требуется особое разрешение, чтобы держать домашнее животное. Я ухожу с работы. Мы улетаем во Францию. На прощание я хочу рассказать вам про свою троюродную тетю из Таиланда и подарить вам подарки.