Узнав, где жил его прапрадед, Лузин подивился, что фамилия героя лермонтовского «Штосса», игравшего в карты со стариком из дома на Средней Мещанской (кстати, играл на некую прекрасную особу, маячившую, подобно призраку, у старика за спиною; Лузин тут же вспомнил Мелюзину), была Лугин, в то время как один из второстепенных персонажей «Преступления и наказания» — пренеприятнейший, увы, — звался Лужиным.
На вопрос Шарабана, не родственник ли он однофамильцу своему математику Лузину, он ответил при первой встрече совершенно уверенно:
— Не только не родственник, но даже, думаю, и не однофамилец.
На ломберном столике, стоявшем недалеко от окна, в отсутствие игроков де Лузиньян раскладывал пасьянсы. За удавшийся пасьянс награждал он себя наперстком наливки и кофием Леванта. Случайный прохожий, одаривший походя дом номер пять случайным взором, мог увидеть Лузиньяна в раме окна, обращенного на Демидов мост: восточный халат, пронзительные глаза, чашечка дымящегося кофия в смуглых пальцах.
Он не любил читать перед сном при свече, когда в комнату набивались преувеличенно большие, глубокие, искажающие пространство тени. Задув свечу, он ложился (зимой белый русский снег становился источником света, весной с летом таковым считалась белая ночь, оставалась осень, но наполненный туманом со смогом оплотнившийся воздух нес с площади, с улицы, извне, излучение фонарей) и начинал вспоминать, разворачивал, точно свиток, какой-нибудь эпизод из собственной жизни либо известную по устным преданиям вкупе с книжными историю из жизни предков; то было его вечернее чтение. С возрастом, заметил он, новеллы на сон грядущий отодвигались от нынешнего момента все дальше, все чаще вместо холерного бунта на Сенной, приключений австрийского полка, итальянского похода обращалось воображение к сожженной пращуром в четырнадцатом столетии Александрии, к судам, следующим с запада на восток, отдыхающим в островной кипрской гавани, к картинкам из книги о Мелюзине, озвученной любимым голосом матери. Почему-то с юности ему снился последний король Киликийской Армении Левон Пятый Лузиньян, лишившийся королевства, которому пригласивший его в Испанию кастильский король Хуан Первый подарил в пожизненное пользование три прекрасных города в сердце Кастилии: Мадрид, Андухар и Вилареал. Иногда Левон Пятый со своей королевой Маргаритой проходил по построенному римлянами в Андухаре пятнадцатиарочному мосту через Гвадалквивир, а ветер развевал их одежды, и навстречу им шел благородный Хуан Кастильский, снотворческая картинка, — Маргарита никогда не бывала в Испании, потеряв в плену дочерей-близнецов, приняла она постриг, жила за стенами монастыря. Иногда приходил в сны мраморный король, лежавший на своем белом саркофаге со скипетром и перчатками в руках или сидевший в ожившем гербе Мадрида, древней Урсарии, у земляничного дерева, глядя с улыбкой на бродивших по опушке медведей. Это сновидение, краткое, молниеносное, предрассветное, заставляло сновидца проснуться.
С каждым годом все реже перечислял он, засыпая, встреченных им за день людей, не только тех, с которыми говорил, общался, обменивался фразами либо здоровался, но увиденных мельком, замеченных, запомнившихся, словно повторяя еще один урок российской жизни. Несколько лиц из прошлых давнишних перечислений все же всплывали, например, печальный, исподлобья смотревший (может, просто он был ростом ниже Лузиньяна?) молодой темноглазый человек в форме поручика лейб-гвардии Гусарского полка или феерически узколицый еврей с пальмовой (вместо здешней, местных дерев) ветвью в день традиционно проводимого на Сенной площади иудейского праздника кущей.
Если он засыпал с головной болью, потирая шрам на левом виске, ему снились множества.
Это могли быть войска, передвигавшиеся перед боями, сам театр военных действий, а также театр действий мирных, торговые ряды, Вяземская лавра, проститутки, прачки, баржи канала, битва за выживание, лавки ломбардов, где не отыскивается нужный предмет (хотелось бы выкупить, но как найти?!), сокровищницы Востока, вероятно, вытряхнутые в его ночные видения из древних снов (смешанных с явью) предков-крестоносцев; порой маячили комнаты, засыпанные картами, десятки карточных колод, одна из карт крапленая, шулерская.
Открыв глаза, он думал, что пора ему идти в церковь.
Храм был недалеко, священник знал, кто он, никогда не укорял его за пропущенную исповедь или мессу, знал, что зовут его Луи Христодул, многие путали второе его имя, говорили: Христиан. Имя Луи дано было ему в честь участвовавшего в крестовых походах короля Луи Девятого Святого, по чьему повелению возведены были Реймский собор и Сен Шапель; вторым его покровителем являлся святой Христодул Патмосский, врач и аскет, чудотворец, основатель монастыря Иоанна Богослова на Патмосе.
Читать дальше