Наталья Галкина - Зеленая мартышка

Боже, какой странный запах у этих листков с проданными вещами! — затхлый, могильный, тленный, они пахнут дохлым прошлым, это по недосмотру их не выкинули за ненадобностью, не сожгли, не успели сдать с ворохом обессмысленных бумаг в макулатурную лавочку. Извини, я закурю.

Закурив, Шарабан продолжал читать:

— «Всё происшедшее, по правде говоря, еще позавчера было для Сары непредставимо.

Поскольку опыт по части тайн и лжи у нее был невелик, точнее, его и вовсе не было, любовное письмо, написанное ею д’Эону, оказалось перехваченным, перлюстрированным, доставленным ее отцу, прочитанным отцом (потом он прочитал его вслух жене, пеняя ей, как плохо воспитала она дочь, что толку, кричал он, в изучении языков, музицировании, чтении, образовании, если ты не сумела вдолбить в ее тупую упрямую своевольную головенку, что главное достояние девушки — девичья честь, невинность, возможность по-хорошему выйти замуж за достойного человека, за ровню, что ей не должно вести себя, как потаскухе, валяясь втихаря с безродным шпионишкой, авантюристом без стыда и совести, для которого нет ничего святого, которому она очередная подстилка, у которого нет ни малейшего представления о чести, иначе он не бесчестил бы молоденькую девушку, а развлекался бы со шлюхами, как положено, нет, ты послушай, вы послушайте, леди, что она пишет, она полагает, что брюхата, да еще и радуется сему обстоятельству, вот до чего мы дожили, это ты виновата, потатчица, твоя чертова дочь не сегодня-завтра в подоле принесет ублюдка), сожженным в камине. Он топал ногами, надавал ей пощечин, она чуть не умерла на месте от ужаса и унижения, ее пальцем никто никогда не трогал. “Ублюдка! — кричал он. — Ты мне больше не дочь, маленькая сучка, бесстыжая ты тварь!” — “Да и вы мне не отец, — отвечала она бесстрашно, побледнев, ни кровинки в лице, только чуть подкрашенные губы пылали, — ты жестокое, злое существо, а мой возлюбленный добрый, он не заслуживает тех слов, что ты о нем говоришь, он хочет жениться на мне, я все равно с ним убегу, у меня дома больше нет!” — “Я тебя на цепь прикажу посадить, наглая девчонка, дура, потаскуха!”

Вечером ее заперли на ключ, ночью она вспомнила про шкатулку с Брюсовыми перстнями, вылезла в окно, по карнизу добралась до балконной двери библиотеки, та, на ее счастье, была приотворена.

Она легко угадывала, как открывались перстни, внучатая племянница чародея; иные были пусты, те с содержимым. Выбор был за ней. Зеленоватый порошок Вежеталя, рыже-алые кристаллики Рубикона, белые крупинки Абенрагеля, леденец Райла.

Ей послышались шаги, голоса. Более не раздумывая, она высыпала в бокал с водою Вежеталеву зелейную зелень, выпила все до дна и упала замертво.

Мать рыдала, слуги перенесли Сару в гостиную, послали за доктором, хотя смысла в том не видел никто, доктор жил по соседству, прибежал быстро, полуодетый, в домашних туфлях.

— Она отравилась, — сказал отец.

— Чем? — спросил доктор.

— Ядом из одного из перстней дядюшки Брюса, перстень пуст, девочка мертва, мы зря вас пригласили, я оплачу ваш визит.

— Но она дышит, — сказал врач. — Ядом из перстня, говорите? Вам нужен другой врач, господин Аржентейль, я готов за ним поехать.

Аржентейль осмотрел Сару, щупал пульс, слушал сердце, заглядывал в зрачки, оттянув ей веки.

— Она умирает? — спросил отец.

— Она спит, — сказал Аржентейль.

Он понюхал открытый опустевший перстень Вежеталь, посмотрел другие вместилища неведомых снадобий.

— Насколько я знаю, а я наслышан о великих фармацевтических познаниях и наклонностях Якова Вилимовича Брюса, вашего родственника, он в доступных обозрению и осязанию посторонних перстнях яда не держал, отравителей не жаловал, хотя… Вот к экспериментам всякого рода имел талант определенный. Ваша дочь приняла сей порошок за яд по недоразумению, была уверена, что умрет, юность безрассудна, к страстям и помрачениям склонна; на самом деле она уснула, как Шекспирова Юлия, но я не знаю, сколько она проспит: час? день? неделю? месяц, как в летаргии? И будет ли она, пробудившись, помнить про порошок из перстня? Ей нужен покой, наблюдение, уход, возможно, ей неплохо бы сменить обстановку, когда проснется. Тишина, никаких лишних волнений. Свежий воздух.

Проводив доктора, отец вернулся в гостиную.

— Собирай ее вещи, — сказал он жене.

— Зачем?!

— Собирай быстрее, я отправляюсь к Ивану Терентьевичу, дабы одолжить у него его знаменитую карету с кроватью. Свежий воздух? Мы увезем ее на свежий воздух под Москву, приставим к усадьбе охрану, чтобы не убежала, проснется, вылечится от дури, вернется к нам. Утри слезы, займись сборами, я скоро.