Наталья Галкина - Зеленая мартышка

— У меня такое чувство, — сказал Лузин, что мы в некотором роде прочитали роман в духе Дюма.

— Гайярде, автор пересказа — произведения? — в свое время с Дюма судился, всё выясняли, кто написал «Нельскую башню», кто у кого что украл и кто кому соавтор, — сказал Шарабан. — Схожи были, как литераторы, надо полагать, малость близнечны. И сам шевалье был литератор, писатель, сочинил свою жизнь, но очень близко к тексту.

— Что-то видел я по телеку о д’Эоне в Лондоне, — озабоченно потер лоб Лузин, — но то ли спьяну, то ли спросонок, не помню.

— Ты видел детектив французский по произведению тамошнего дизвитьемиста, — отвечал Шарабан. — Де Сартин, Людовик Пятнадцатый, мадам Помпадур, Николя ле Флок, д’Эон в Лондоне. О, я тебе домашнюю заготовку принес, чуть не забыл! — тут открыл он свой безразмерный бесформенный портфель, достал листочек-шпаргалку. — Интересно, что именно лондонской девушке Вирджинии Вульф пришло на ум написать «Орландо», роман о существе, прожившим одну инкарнацию в мужском облике, другую в женском, — и ревнивою рукою начертать портрет московитки, в которую влюбляется главный герой, будучи юношей.

И зачитал он: «Главные обвинения против нее были: 1) что она умерла и посему не может владеть какой бы то ни было собственностью; 2) что она женщина, что влечет за собой приблизительно таковые же последствия; 3) что она английский герцог, женившийся на некоей Розите Пепите, танцовщице, и имеет от нее троих сыновей, каковые по смерти отца предъявили свои права на наследование всего имущества усопшего. <���…> И таким образом, в весьма щекотливом положении, неизвестно, живая или мертвая, мужчина или женщина, герцог или Бог знает кто, она отправилась на почтовых в свое сельское прибежище, где получила разрешение жить до конца разбирательства в качестве инкогнито, мужского или женского пола, уж как покажет исход дела».

— Спасибо, — сказал Лузин, беря свой кофр и идя к выходу. — Даже выпить неохота, ни одна жидкость не привлекает, включая чай. Скажи, ты помнишь старые рюмочные?

— О, как они меня подкармливали, незабвенные уголки! — отвечал Шарабан. — Я, видишь ли, работал в одной конторе со своим соседом по парадной, а он был любитель; идучи домой, обходили мы все рюмочные нашего маршрута, там к рюмашке водочной выдавался бутерброд, я отдавал рюмашку соседу, а он мне бутерброд свой, так пока, бывало, домой дойдем, он в полном умилении, и я червяка заморил.

— Я все-таки не вполне въезжаю, — сказал Лузин, — почему в рукописи, которую мы читаем вечерами в нашем макулатурном либрусеке, возлюбленная шевалье — Сара Фермор, а в его собственных мемуарах (пусть сокращенных и отредактированных Гайярде, но собственных) именует он ее Надеждой Штейн — или Стейн? «Надежда, бедная девушка, сирота…»

— Ну, уж это-то проще простого, — отвечал Шарабан. — Во-первых, у меня есть сестра, есть несколько кузин, есть дочь (и не одна, еще две внебрачных), и я слушал их школьные речи влюбленных вприглядку неофиток; во-вторых, я и сам в школе влюблялся по уши, а я уже в школе сочинял романы; в-третьих, я сочиняю их и сейчас, — и опыт мой подсказывает мне: юное существо, с одной стороны, стремится поведать ближайшим друзьям, подругам, родственникам, всему свету о своей влюбленности, о ее дражайшем предмете: а с другой стороны — хочет, чтобы никто не догадывался, кто имеется в виду, да еще и с жадностью скупейшего скряги не желает выдавать драгоценнейших минут любовных, вроде взора, тепла руки, дареной хрени типа цветной булавочки, ластика, записочки и т. п., а владеть всеми этими мульками единолично. И из сих сложнейших клишированных устремлений проистекает три короба вранья, натуральное сочинительство, шитое белыми нитками.

Почему Надежда? Ну, Вера, Надежда, Любовь, София; где любовь — там и Надежда. Да и влюбился-то он поначалу в ее детский портрет, в отроковицу, а ты в святки-то глянь, есть там одна отроковица: Надежда Римская. Стейн (или, как у нас перевели, Штейн) — еще проще. За кого Сару выдали замуж? За Стенбока, то есть Стейнбока. Просто мемуары начал свои писать шевалье после ее замужества, успев возненавидеть, не видя, на расстоянии, этого ее мужа, горного козла, соперника, оскорбителя.