Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

Тереза закончила свое школьное учение и собиралась оставаться дома, остальные дети, кроме самого младшего, учились в школе и с осени должны были перевестись в Виллей-Грин.

Первые знакомства в Бельдовере сильно взволновали Урсулу, но волнение ее быстро улеглось. Она побывала у священника, у старшего химика, у других химиков, у доктора, у помощника управляющего — тем круг знакомств и замкнулся. Они не могли иметь для нее того значения, какое ей хотелось найти в них.

Она много ходила и ездила на велосипеде по окрестностям, предпочитая лесистые места. Но все это было простым времяпровождением. Душа ее всецело была занята мыслями о колледже.

Настало время занятий. Ежедневно она ездила по железной дороге, все больше и больше втягиваясь в замкнутую атмосферу колледжа. Первое знакомство с ним не вызвало в ней разочарования. Он помещался в солидном каменном здании, отделенном от улицы небольшой лужайкой, окаймленной липами, и выглядел очень мирно. Все это показалось ей каким-то отголоском волшебной страны. Здание это было так не похоже на все остальное, и со своими причудливыми готическими формами выглядело почти стильным в этом грязном промышленном городе.

Она ждала от студентов проявления высокого просвещенного духа, думала услышать от них гениальные вещи или неоспоримые истины; ей казалось, что лица у них должны быть просветленными и безмятежными, как у монахов.

Увы, в действительности оказалось, что девицы в изысканных костюмах, завитые по последней моде, без умолку тараторили, пересмеивались и гримасничали, мужчины же производили впечатление ограниченных и неотесанных.

И все-таки, как приятно было пройти по коридору с книгами в руках, и отворив бесшумно двигающуюся, застекленную дверь, войти в большую комнату, где должна была состояться первая лекция. Громадные окна придавали ей величественный вид, кругом чернели столики для студентов, возле кафедры возвышалась глянцевитая черная доска.

Урсула сидела у окна в глубине класса. Ей были видны желтеющие липы, мальчик из лавки, медленно шагавший по пустынной улице, залитой солнцем. Это был далекий, далекий мир. Здесь же внутри слышался шепот безбрежного океана премудрости и знания, и воспоминания о прошедших веках заставляли время тускнеть и исчезать, разрушая его преграды своим гулким эхом.

Она вслушивалась и застывала, полная восхищения, нисколько не пытаясь разобраться самой или проверить сказанное. Лектор казался ей осененным вдохновением, своего рода священнослужителем. Стоя в своем черном одеянии на кафедре, он, казалось, улавливал, выделял и передавал слушателям нужные им отдельные волны знания из того могучего потока, который беспрерывно омывал этот берег.

Она удерживалась от критического отношения; ей казалось немыслимым видеть в профессорах обычных людей, евших ветчину, натягивавших свои сапоги перед уходом на лекции. Это были жрецы знания, отправлявшие свою службу в уединенном храме науки. Они были посвященными, в своих руках они держали начало и конец этого таинства.

Лекции давали ей своеобразное наслаждение. Радость испытывала она, слушая теорию воспитания, вызвавшую в ней чувство свободы и глубокого удовлетворения. Всякая новая ступень знания, которой она овладевала настолько, что она казалась ей живым, движущимся существом, вызывала в ней настоящий восторг. Какое счастье испытала она при знакомстве с Расином! Она сама не могла понять, в чем тут лежит причина. Тит Ливий и Гораций казались ей живыми существами, вносившими оживление в класс. Однако она быстро почувствовала в латинском языке искусственность, и он превратился для нее в определенное сочетание различного рода склонений и спряжений.

Но математика наводила на нее ужас. Лектор читал очень быстро, сердце ее билось возбужденно, все нервы были напряжены до крайности. И она занималась ею отдельно, устремляя всю свою волю на то, чтобы охватить ее и усвоить.

Больше всего она любила послеобеденные мирные, тихие занятия в ботанической лаборатории, с малым количеством учащихся. Так хорошо было сидеть на высокой табуретке у стола, где лежали бритва, препарат для среза и вспомогательный материал. Она с большой тщательностью делала срез, наводила микроскоп и зарисовывала в тетрадке полученное изображение.

На этих занятиях она сильно подружилась с Доротеей Рессель, дочерью адвоката из одного южного графства, жившей когда-то во Флоренции. Доротея находилась теперь у своей незамужней тетки в Ноттингаме и все свободное время отдавала работе в социально-политическом объединении женщин. Это была спокойная, полная сдержанной силы девушка, она вызывала в Урсуле чувство симпатии, смешанной с легкой боязнью. Урсуле она казалась старше своих лет и поражала большой требовательностью по отношению к самой себе и особой трудоспособностью. Обе девушки чрезвычайно подружились.