Леонид Тишков - Взгляни на дом свой

Что осталось от отца? Коричневое большое пальто, чехословацкий тёмно-синий плащ, полосатый галстук, шляпа из синтетической сеточки, пустой картонный чемодан, обтянутый чёрным ледерином, в углу которого я нашёл маленькую металлическую пуговицу от гимнастёрки. Эта почерневшая от времени, пришедшая с войны пуговица со звездой и серпом и молотом единственная «награда», которую оставил мне вместо боевых наград, которых не получил, мой отец. И начинает расти эта пуговица, становится огромной, заполняя комнату, оставаясь со мной надолго. Кто может изменить что уже совершилось, как изменить совершённое время, да и нужно ли? Для меня самого и для настоящего я копаюсь в прошлом, вытягивая новые и новые факты, которые превращают маленькую пуговицу с гимнастёрки отца в огромную сферу, в ней отражается моя судьба, на которую натягивается моё существование, как худой носок, и я сажусь с тонкой иглой, чтобы штопать множественные дырки прошлого.

Совсем недавно я нашёл в Интернете справку НКВД, касающуюся военной судьбы моего отца, которого нет на свете уже более тридцати лет. В ней было указано, что командир взвода политрук Александр Иванович Тишков, 1912 г. р., попал в немецкий плен 10 августа 1941 года у села Подвысокое. И тогда я узнал, что это место в Кировоградской области вошло в историю как Уманский котёл, в котором были окружены 6-я, 12-я и 26-я армии Южного и Юго-Западного фронта, погибли десятки тысяч, а сотни тысяч советских солдат и офицеров были пленены наступающими немецкими войсками. Все, кто выжил в этом аду и вернулся из плена, были обязаны не рассказывать о тех событиях.

Отец был тогда командиром взвода, на фотографии у него три «кубаря» на петлице, вверху звезда и пушки крест-накрест. Окружение началось 1 августа, в плен мой отец попал 10 августа, значит, в течение десяти дней он со своим взводом и тремя пушками пытался обороняться и прорвать окружение. Окружённые войска сконцентрировались в Зелёной браме, обширной дубовой роще, куда были загнаны остатки советских армий, а когда кончились боеприпасы, еда и вода, они выходили из леса в поля, уничтожив технику и документы, сорвав отличительные знаки, пытались пройти через немецкие кордоны в тыл, но тыла не было, везде были враги. Отовсюду: из дубрав, глубоких оврагов, сёл и неубранных полей медленно выходили небольшие группы и брели к просёлочным дорогам. Оторванные от своих частей, брошенные командованием, голодные и зачастую раненые, они поднимали руки вверх, когда их окружали немецкие войска. Среди них шёл и мой отец.

«Захваченные в плен наши товарищи томятся в загонах, в колхозных конюшнях, на скотных дворах. Постепенно свою добычу — раненых и обессиленных бойцов — конвойные команды гонят в Умань, в то страшное место, которое останется в истории под именем Уманьской ямы. В воздухе стоял смрад, с полей ветер приносил запах смерти, вокруг Зелёной брамы, на берегах Ятрани и Синюхи, действительно выросли холмы трупов. Для сбора погибших советских военнослужащих немцы и местные полицаи сгоняли женщин с грубыми домоткаными ряднами. Трупы не считали, не опознавали, а сбрасывали в воронки от разрывов бомб и снарядов или в окопы и ровняли их с землёй». Это из книги поэта, тогда военного журналиста Долматовского, бывшего среди военнопленных.

Я нашёл фотографию этого лагеря. Несметное количество людей (в докладах немецкого командования фигурировала цифра 103 тысячи советских пленных), скученное, спрессованное в глиняном карьере недалеко от Умани, серая безликая масса, без конца и края, снятая немецким фотографом с немым безразличием, как пейзаж. На ней написано: «Негатив № 1. 13/22. Умань, Украина, страна — Россия. Дата съёмки 14 августа 1941 г. 50 тыс. русских собрано в лагере военнослужащих в Умани».

Я всматриваюсь в эту фотографию, увеличиваю на экране компьютера каждого человека, пытаюсь разглядеть лицо, вдруг я увижу своего отца среди пленных, я наверняка узнаю его, я видел фотографии его в военной форме ещё до войны, но нет, это другие люди, его никак не могу найти. Я хочу разыскать этот негатив и увеличить фотографию до такой степени, чтобы люди на нём стали в рост наш, чтобы этот документ вырос до небес, окружил меня, и я бы оказался внутри него. И тогда я бы ходил от человека к человеку, заглядывал бы им в лицо и нашёл бы своего отца, хотя вряд ли смог бы ему помочь и забрать его оттуда.