Исаак Фридберг - Арена - Пять новелл о человеческих странностях

— Что это? — испуганно спросила Эляна.

— Несчастье, — прошептал Александрас, в отчаянии бросил руль, педали, понимая, что счёт жизни пошёл на секунды, и столкновение неотвратимо, и чудовищно грохочущий панелевоз — это та сила, которая сейчас вдавит их в железную арматуру самосвала, сплющит, раздавит их вместе с комфортабельной скорлупкой «Жигулей» — и вычеркнет из жизни. Он бросил руль, протянул руки к Эляне и закричал:

— Я люблю тебя, слышишь?! Я люблю тебя!!!

Из лопнувшего топливного бака самосвала хлестало топливо, панелевоз наседал, гремя и кренясь в заносе, как океанский лайнер на девятибалльной волне, Александрас тянул к Эляне обезумевшие руки, Эляна вдруг удалилась, отгородилась невидимой непреодолимой стеной, которую руки Александраса никак не могли преодолеть.

— Я люблю тебя! Прости меня! — кричал Александрас, бессмысленно пытаясь перекричать ужас, ледяной пощёчиной ударивший Эляну по лицу и оглушивший её…

Последние секунды, отпущенные для жизни, томительно истекали, он кричал ей о своей любви отчаянно и исступлённо, так, словно не было страшнее участи — умереть в ненависти и нелюбви… Он всё-таки успел обнять её…

Брошенные водителем, неуправляемые «Жигули» влетели в лужу дизельного топлива, на мгновение будто обрели разум и волю, развернулись и, опрокидываясь, выбросились с дороги на заснеженный скат, кувыркаясь через крышку. Лакированная скорлупка летела, как праздничный резиновый шарик, яркая, лёгкая, незлая, она ударялась о землю, подпрыгивала, скользила по склону на крыше, вставала на колёса и снова опрокидывалась — и так до тех пор, пока не нашла своё место, предназначенное ей для покоя… Как ни странно, она опять стала на колёса, искорёженная, измятая, лишённая стекла и обаяния — но живая… Заклинило сигнал, и машина будто кричала от боли тонким нечеловеческим голосом.

Панелевозу удалось остановиться — в двадцати сантиметрах от самосвала. Оба водителя — целые и невредимые, выпрыгнули из кабин и побежали к «Жигулям», утопая по колено в снегу… Водитель самосвала оказался низкорослым мальчишкой, лет семнадцати на вид…

Александрас и Эляна лежали на креслах, сдавленные пристяжными ремнями, их лиц нельзя было различить под липкими потоками крови, яркой, пугающей маской кровь застывала на морозе…

Мальчишка из самосвала ухватил Александраса за ногу и принялся вытаскивать тело из кабины.

Александрас вдруг отбрыкнулся — отчего мальчишка упал в снег — и шатаясь выбрался из «Жигулей».

— Вам нельзя ходить… — прошептал водитель панелевоза, начинающий полнеть седой мужчина в синем комбинезоне. — Сядьте на снег… Я сейчас принесу одеяло… Вам нельзя двигаться.

— Эляна… — прошептал Александрас.

— Я здесь… — услышали они её хриплый голос.

— Боже мой, что с тобой?! — воскликнули они в один голос и бросились друг навстречу другу.

— Кровь, сколько крови, ты ранена? — прошептал Александрас.

— Надо перевязать! — крикнул мальчишка из самосвала. — Я сейчас! — и побежал к самосвалу за аптечкой. Схватил её дрожащими руками, повернул назад, на ходу разрывая перевязочный пакет… Приложил его к голове Эляны…

— Это не кровь, — вдруг оторопело сказал он.

— А что? — испуганно спросила Эляна.

— Варенье, — сказал мальчишка.

— Варенье? — переспросил Александрас и потрогал лицо. Присмотрелся, облизнул палец…

— Варенье, — недоумённо сказал он. — Клубничное… — нервно хохотнул и стал осторожно вытирать лицо Эляны.

— Тихо, — сказал водитель панелевоза. — Пошевелитесь… Больше ничего не болит?

— Нет, — сказала Эляна.

— Кажется, нет… — сказал Александрас.

— Варенье, — сказал водитель панелевоза, и вдруг захохотал, как сумасшедший.

Мальчишка из самосвала испуганно посмотрел на него и через силу улыбнулся.

— Ха… — сказал Александрас. — Ха-ха… Ха-ха-ха… — И вдруг тоже засмеялся, как ребёнок, вынув у Эляны из-за шиворота крупную липкую ягоду.

Они смеялись и плакали, плакали и смеялись…

— В рубашке родились… — с непонятной завистью сказал водитель панелевоза.

В родной город они въехали всё-таки в собственном автомобиле. Машина, похожая на гармошку, катилась на буксире, влекомая панелевозом.

Под смятой крышей сидели Александрас и Эляна. На лбу Александраса темнела ссадина. У Эляны была забинтована рука.

Изуродованные колёса вращались по странной траектории, отчего машина на ровном месте то и дело подпрыгивала и вихляла задом, словно неприличная женщина.