Меж собою плавильщики жили дружно. Да и то: не было среди них тунеядцев, сачков, на печи все видно — кто ты и что ты. Только Колька Маркин, парень годами за тридцать, держался всегда особняком, за что, наверное, и получил прозвище Сектант. Маркина недолюбливали, и больше всего за то, что как-то болезненно он относился к деньгам. Зарплату в кассе получит — обязательно пересчитает, аж пальцы подрагивают, противно ребятам смотреть. Плавильщик деньги не считает. Плавильщик — трудяга, не деньги он ищет в своей работе, а самого себя. Так вот.
Сейчас Сектант угрюмо бросал лопатой в печь шихту, хотя, как определил Панов, особой нужды в этом не было — металл не кипел, печь работала ровно. Впрочем, Маркина можно было понять: собрался уезжать, пришел отпрашиваться, а его до прихода подмены заставили работать.
Серега недовольно покосился в сторону Сектанта и показал ему, скрестив руки над головой, — шабаш!
— Явился. — Маркин, бросив лопату на кучу шихты, подошел к нему.
— Пришел, скажи «спасибо», — резонно возразил Панов. — Идем переодеваться. — Серега махнул свертком, в котором была чистая рубашка, в сторону раздевалки. Сектант кивнул: понял.
По раздевалке плавильщиков плавал теплый туман. В душевых уже недели две барахлил кран горячей воды, и из щелястой двери сквозняком несло пар.
Серега раздевался медленно: к работе, считай, приступил. Маркин спешил. С ходу сбросив войлочную куртку, сел на стул разуваться. «Ишь как торопится, — отметил про себя Панов. — Говорят, даже плохой отдых лучше хорошей работы, а тут — Англия».
— Мы едем, едем, едем… — спел он. — Что, в далекие края, а, Николай?
— Да вот, в Англию еду… — Маркин, сопя, зацепив носком за пятку, стягивал с ноги валенок с железной подошвой. — Черт их дери, последний раз надевал эти колоды. Все, прощай, батрацкая жизнь.
— Ну уж и прощай, — заметил Сергей. — Из отпуска вернешься — и опять к печи.
— Не-ет уж, баста. Куплю машину, дачу, как белый человек заживу, — он снял футболку и остался голым по пояс. Под левым соском и на поясе справа Серега разглядел татуировку: цифры, латинские буквы и еще какие-то знаки. Что-то знакомое показалось Панову в этих синих надписях, но что… Серега так и не определил, спросил:
— Что это у тебя на пузе-то? Раньше, кажись, не было.
— А-а… — Маркин, как показалось Сереге, вроде бы с испугом прикрыл татуировку, но тут же отнял ладонь от груди. — Да так…
— Я-асно, — Серега надел куртку, сунул ноги в валенки. — Ну, счастливо там, в Англии, пойду. Да смотри, чтоб тебя на границе с этой татуировкой таможня не выловила.
— Постой, постой! — засуетился Маркин. — Ты подожди, слыш-ко, Серега, может, тебе что привезти? Не стесняйся, заказывай, все ж, я понимаю, обидно тебе в отгул за меня работать. Сувенир какой, хочешь? Или штаны модные, бананы, — сделаю!
— Да ничего мне не надо. Что это ты вдруг встрепенулся? — удивился Серега. — Тебе самому денег, наверное, мало будет. Сколько там меняют-то?
— Хватит мне, хватит… мне немного надо, — Маркин схватил Панова за рукав, потянул к себе, жарко зашептал в ухо: — Есть у меня деньги, Серега, все, что надо, заказывай, сделаю, — не сомневайся. Только, слушай, ты сам служил, скажи, на таможне раздеваться заставляют?
— Ты что, — отстранился Серега. — Совсем? Нужен ты кому…
— Постой, подожди, ради бога… — Маркин вдруг обнял его за плечи. — Ты ведь друг мне, я тебя сразу уважать начал, как увидел, ты парень свой. Добра тебе желаю. А то, что обещал, привезу, хоть приемник… «Сони». Понял меня?
Серега с отвращением почувствовал, что ухо стало влажным от слюны Маркина, он резко толкнул его в бок и отстранился:
— Иди ты, Сектант, знаешь куда?.. Тоже, покупатель нашелся! Знал бы, хрен вышел за тебя работать.
В цехе Серега забыл и о празднике, и о намеченной встрече с однополчанами, и о Маркине, и о неприятном с ним разговоре. И только ближе к перерыву на обед вспомнилась вдруг отчетливо, всплыла из памяти татуировка Сектанта, не было, точно не было раньше у него никакой татуировки. Не помнил ее Серега, хотя памяти своей привык доверять. А кроме того, где-то он уже видел точно такие же цифры, буквы, только в другом порядке. Где?
Память не подвела и на этот раз. В столовой, пообедав, он на выходе встретил начальника цеха, разъяснявшего что-то технологу, и тут же вспомнилась похожая ситуация, только в учебном кабинете, когда начальник, собрав их бригаду, рассказывал, что скоро их переведут на другую печь, эту задуют на реконструкцию, и работа будет у них совсем иной не только тем, что новая печь оборудована по последнему слову техники, но и тем, что варить они будут особый сплав, выполнять заказ чрезвычайной важности, что-то для космоса. И еще много чего говорил начальник цеха, разъяснял, в чем сложность формулы плавки, и здесь он быстро, кроша мел, записал эту самую формулу на черной доске. Точно! Серега вдруг вспомнил формулу плавки целиком, хотя тогда, в кабинете, подумал еще, что нечего заранее голову засорять. У Маркина эта формула была разбита на части, и начало ее наколото на боку, под сердцем — третья и вторая части. Тут же вспомнился разговор с ним: «Сони» обещал привезти, а ведь обменивают на валюту всего ничего. Какие уж тут подарки, тем более японский приемник. Да неужели ж… Серегу аж зазнобило: здесь, в плавильном цехе, в центре России, на Урале — шпион! Ну, не может быть! Да и какой из Сектанта шпион?! Чушь! Бред. Но зачем ему было накалывать на груди формулу плавки, секретную в общем-то формулу? Почему таможней интересовался? А ведь уедет, и тогда не спросишь. А там, в Англии, ему эту надпись сведут и — концы в воду.
Читать дальше