Сергей Ионин - Если любишь…

А теперь прошу подходить по одному, оружие будем принимать по списку, для порядка. Давай! — Он махнул кому-то рукой, и к крыльцу подкатила подвода, которой правил плюгавый мужичишко, во все время пребывания Барноволокова с солдатами в станице никем не замеченный. Он смутился, оказавшись на виду у народа, нахмурился и сплюнул через губу длинной желтой слюной. Будто этот плевок каким-то таинственным образом сразу же восстанавливал его внутренний статус.

— Подходи! — кричал Барноволоков. — Сдавших прошу пока быть в наличии. В повестке дня есть еще один вопрос.

Но желающих первыми сдавать оружие почему-то не нашлось. Возникла заминка. Солдаты с краповыми петлицами на гимнастерках забеспокоились, даже кони, будто в нетерпении, заиграли под седоками. Из толпы кто-то опять крикнул:

— А где наш председатель?

— Першин?! Вам Першин нужен, чтобы сдать оружие? — опять сорвался Васька-кожаный. — Отвечаю на провокационный вопрос прямо — Васька сидит за моей спиной в чулане. Поясняю, за что: за революционную близорукость. Может, кто-то посочувствует ему? Кто?!

— Счеты сводишь! — баламутили из толпы.

— Мне с ним делить нечего! — отрубил Барноволоков. — Я сам по себе, он тоже не комолая корова. Если же этот анонимный вражеский голос на Сеньку, моего брата, намекает, так я и тут отвечу: сейчас время такое — нет ни сестер, ни братьев, а есть классовые враги и товарищи по борьбе. Вот так! — он снял фуражку и смахнул со лба пот. — Да — так!

— Ну ты вобче…

Не видел Васька, кожаный человек, как стыдливо прятались за спины людей, а потом и вовсе ушли за угол ближайшего дома его старики.

— Так будете сдавать или мне еще раз приезжать уже с сотней? Учтите, неповиновение вам зачтется как поддержка бандитов.

— Будем, — подошел к подводе Иван Бочаров, через голову стянул перевязь и бросил в телегу шашку, потом потянул с плеча короткий кавалерийский карабин «Маузер». Но Васька жестом остановил его:

— А ты, Иван, погодь. Возьми шашку и отойди в сторонку, с тобой — особо. И всех, кто был офицерами, прошу сюда к Ивану Бочарову, пока с оружием.

— А это еще зачем? — спросила смуглая бабенка из первого ряда. — Скажи уж сразу, мобилизуют, не то ли?

— Отойди, женщина, — поморщился Васька, потому что не любил баб, особенно своих — казачек, запомнил им на всю жизнь, как продала его колчаковцам казачка на хуторе Круглом.

Казаки потянулись к подводе, подходили по одному, докладывали:

— Казак Кайгородов для сдачи оружия явился!..

— Имя, имя говорите… — только и успевал повторять Васька Барноволоков, забывший, как зовут многих из земляков. — Однофамильцев больно развелось…

— А как же, — доложив о прибытии, заметил ему Еремей Загуляев. — Мы родов старинных, коренных…

— Казак Барноволоков явился… — Васька вскинулся на юный голос. Перед ним стоял парнишка лет восьми-десяти, держа в охапку винтовку и шашку. — Дед прислал отдать. — Он положил на телегу оружие.

— Имя говори, — прохрипел Васька.

— Мое? — удивился мальчишка. — Василий Семенович я, а дед…

— Знаю! — хрипло перебил Василий-кожаный. — Можешь идти.

Бывших офицеров набралось в станице семь человек. Иван Бочаров и еще шестеро парней, закончивших в семнадцатом году школу младшего комсостава для казачьих частей. О них-то и говорил с Васькой, сидя в чулане, предсельсовета Першин. Ребята школу закончить закончили и документы получили, да повоевать не успели, грянула Октябрьская революция, потом мир заключили с германцем, гражданская. По молодости своей и разумению родителей прятались они и от красных, и от белых, когда те наезжали в станицу, да так и просидели классовые бои у материнских юбок.

После того как оружие было собрано, Васька Барноволоков распустил сход, приказав всем «бывшим», как и положено, явиться «о конь». Разошлись, гадая — что бы все это значило. Один из молодых настаивал: Васька-кожаный поведет их брать банду. Не зря же он в речи про Фому Курихина заикался. Иван Бочаров, как самый опытный, отмолчался. Мало ли какая нужда появилась в грамотных офицерах, вон и армию все строят, все укрепляют… Может, в городе вербовать начнут — небось на революционном «ура» не навоюешь, это еще в восемнадцатом понятно было. А может, кстати, молодой прав — на банду пустят, так сказать, в очередной раз «смыть кровью», хотя молодежи и смывать-то нечего, кроме своей трусоватой глупости. Да что гадать, не Рождество, поди, да и они — не бабы. Он заглянул к соседке, попросил приглядывать за детьми — жена на днях уехала к родне в Усть-Уйскую, потом сразу же прошел в денник к коню, набросил седло, взнуздал и вывел во двор. Не заходя в дом, позвал через открытую дверь дочерей, за ними, смешно переваливаясь, вышел на крыльцо и трехлетний Ванечка, явившийся на свет, когда отец задыхался от соленого ветра Черного моря.