Сергей Ионин - Если любишь…

— Простится… Не может такого быть, чтобы мы братьев своих не простили, не по-христиански это…

— Ладно… молчи, — Иван склонился к Барноволокову и, взяв его руку, перекинул через плечо. — Сам разберусь, уходить или нет. Если уж простят, так пусть сразу. Не хочу изгоем жить, не смогу.

— О-ох… помирать-то мне нельзя, ох нельзя, — стонал Васька-кожаный. — Кто тогда об вас покажет… Только мне и поверят, только мне… — Изо рта его тянулась длинная кровяная лента. Бочаров, сняв с головы фуражку, брезгливо подобрал слюну и, вытерев раненому губы, выбросил. — А… Иван, Иван, скажи все-таки; как казаки умирали-то, а? Красиво умирали. Ведь только казаки так и умеют. Только мы так-то. Так неужели нас… целое сословие… Нар-р-род?!

На окраине города их встретил разъезд красноармейцев, и Ваську отправили в госпиталь. Иван же сам, один, явился в НКВД.

Через две недели его выпустили. «Поправляется Васька-то», — подумал он, седлая коня в дорогу.

«Все здесь любят почему-то поговорить о том, как впервые услышали о войне. Наверное, потому, что нам вспоминать пока не о чем. Ни о победах, ни о поражениях. Мы пока еще и в боях-то не были. Стоим на формировке. А ты еще ревела, когда на вокзале прощались. Ничего не случится, вернусь скоро, вспомни, как на финскую провожала. Тоже слез было… Когда через месяц вернулся, застал тебя худющей — дальше некуда. Не переживай. Конечно, Гитлер не Маннергейм, хотя оба фашисты. Все равно у нас говорят, война долго не затянется. Будем бить немца на его территории…»

— Строиться! — разнеслось по палаточному городку. — «Покупатель» приехал!

Иван торопливо сложил письмо и, сунув под шинель в нагрудный карман гимнастерки, побежал к плацу — большой вытоптанной поляне.

«Покупателем» оказался немолодой капитан, видимо, из какого-то штаба, он искал знающих немецкий язык. Но таковых не оказалось, может быть, они были, да не хотели при всем честном народе определяться на штабную службу. Иван закончил семь классов, по воинской специальности был пулеметчиком, но уж кому-кому, а ему-то, необстрелянному, не побывавшему еще на передовой, и «хальт» еще не было известно.

— Еще раз прошу выйти тех, кто знает немецкий, — ходил вдоль строя капитан.

— А с вятским вам не нужен? Я по-вятски маленько соображаю… — буркнул Иван.

Кто-то из задней шеренги больно толкнул его в бок: мол, думай, что молотишь и где. Капитан же заинтересовался:

— Земляк, значит?

— Да нет, товарищ капитан, я с Южного Урала. — Иван смутился. — Извините.

— Кем был на гражданке?

— Бурмастер. В угольразведке работал.

— А воинская специальность есть?

— Пулеметчик, — подтянулся Бочаров, — в пехоте служил.

— Фамилия?

— Боец Бочаров!

— Получите оружие, Бочаров, сухой паек, и через… — капитан вынул из кармана огромную луковицу часов, — …двадцать минут жду вас в машине.

— Това-а-арищ капитан, не надо бы меня… — Иван покраснел, было стыдно перед товарищами, получалось, что он вроде как напросился в штаб, когда все пойдут на «передок», туда, где сгорают полки и дивизии.

— Не беспокойтесь, Бочаров. — Офицер машинально глянул на небо, достал платок. — Моросит… Не беспокойтесь, на вашу долю войны хватит с остатком. Дети-то есть?

Иван чуть было не сказал правду — есть, и еще скоро будет, но вовремя спохватился: еще подумает, что разжалобить хочет, и, непроизвольно ухмыльнувшись (такое с ним бывало всегда, когда врал), буркнул:

— Нету, жена одна…

— Вот и ладно, идите готовьтесь. Скоро поедем, — капитан еще что-то хотел добавить, но лишь махнул рукой и пошел к большой штабной палатке.

Иван пока трясся в кузове полуторки до штаба дивизии, вспоминал начало войны и последние свои мирные деньки перед отправкой на фронт.

22 июня, с утра, он ездил в контору геологоразведывательной партии в районное село получать письмо-благодарность от угольного наркома. Вручали в торжественной обстановке. Ради этого случая он новый костюм надел и хромовые сапоги, которые получил еще в тридцать восьмом году за хорошую работу. Домой в деревню, где стояла его бригада, вернулся в полдень. День был с утра солнечный, а тут вдруг тучи пошли, ветер задул, вроде как дождик собирался, да прошел стороной.

В большой комнате возле тарелки динамика стояла Наталья и плакала.

— Чего ты? — недовольно спросил Иван и подкрутил радио погромче.

Передавали правительственное сообщение.

Прослушав, Иван вышел во двор.