Сергей Ионин - Если любишь…

И в этот день, как всегда, тыловиков вовремя не дождались.

…Час назад немцы выпустили несколько снарядов по «болотной роте» капитана Лиферова и, видимо, пошли обедать.

В первом взводе ни убитых, ни тяжелораненых не было. Пожилому бывшему плотнику старшине Миронову слегка задело предплечье, да Ивану Бочарову осколок на излете впился в правую голень. Иван осколок привычно выдавил и перевязал рану.

Солдаты сидели на кочках повыше и посуше, задумчиво смолили самокрутки, раненые ругались вполголоса, перематывая свои царапины, смеялся чему-то недавно прибывший из пополнения совсем еще юный Сенька Чирков.

Подошел капитан Лиферов:

— Хватит курить, хлопцы, у немцев по времени обед кончился, сейчас обстрел начнут…

— Окопаться бы… — вздохнул старшина Миронов.

— Да уж… — Чирков огляделся, кругом было болото, поросшее жидким, каким-то болезненным с виду сосняком.

— Рассредоточиться, — приказал Лиферов и пошел по взводам. Солдаты лениво расходились в стороны, когда с тяжелым надсадливым воем прилетел первый снаряд, вспорол трясину и, взорвавшись, обдал всех жидкой грязью. Попадали в мокрый мох. На этот раз обстрел был жестоким. Немцы били из тяжелых орудий, видимо, их батарея специально по заказу обрушила удар из глубины обороны именно на этот болотный участок. А может, просто настала очередь роты Лиферова.

Иван, оглохший от грохота взрывов, задыхаясь от тухлого запаха болотных газов, лежал между кочками и, матерясь, накрывал шинелью пулемет, чтоб — не приведи господь! — грязь не забилась в механизм да не нарушила работу машины. И так уж ему туго приходилось в болоте со своим оружием. Пулемет все время стоял в воде, мок, ржавел, и Бочаров по два раза на дню — утром и вечером — чистил его.

Где-то рядом с ним вжимался в мох и воду Чирков, между взрывами Иван слышал его голос, будто звучащий в пустом зале…

— Мать твою… этак-то… этак-то… — приговаривал после каждого взрыва солдат. — В окопчик бы, в щель!

Наконец обстрел кончился.

На болоте воцарилась тишина. И некоторое время над царством мха, кочек, чахлых сосенок висела лишь грязная водяная пыль. Потом из болота встал один, другой, третий…

Отряхивались, будто можно было вытрясти из шинелей грязь, воду, озноб…

К Ивану подошел Миронов.

— Лиферова убило, — устало сказал он и присел на кочку перед пулеметом. — Нормально?

— В порядке.

— Вася-взводный принял роту, — старшина встал. — Пойду. Надо документы убитых собрать да хоронить.

— Угу, — кивнул Бочаров. — Моего второго номера пришли, он у земляка в третьем взводе.

— Тоже убит, сам видел.

— Земляк?

— Нет, твой второй… Чиркова вон бери.

— Ладно, — кивнул Иван.

Старшина пошел по своим невеселым делам.

Убитых снесли на более-менее сохранившееся чистым место и сложили в ряд. Потом младший лейтенант Вася сказал слова прощания, закончив виновато: «…а салют мы им прощальный троекратный дадим после войны. Боеприпасу мало, ребята».

Мертвых осторожно опустили в воронку и прикрыли ее поверх мхом, отметив место веточками. Так своих убитых они хоронили уже месяц, с того времени, как заняли здесь оборону. Через несколько часов тела убитых погружались в глубины болота, туда, где под слоем мха, жижи была самая чистая на земле вода — вода болотных линз, из которых берут свои начала великие реки.

— Кончат тут нас всех потихоньку… — сказал Чирков, когда все разошлись по местам.

— Да уж, — согласился Бочаров. — А уйти, видать, никак нельзя, раз тут держат.

— Э-э! — отмахнулся Сенька. — Кому-то это больно надо! Сидим, как эти…

— А я вот тут думал, кумекал… Вот прут немцы, как в деревне, стенка на стенку мы с ними, а в конечном-то итоге один на один. Вот лупят они нас, а схватись с ними врукопашную, мы бы их всех, как вшей, передавили.

— Ну ты и философ!.. Аристофокл!

— А это кто такой?

— Да так, один грек… все равно не знаешь.

— И хрен с ним, с греком, тут вон фашисты — сплошь Геббельсы…

— Тоже мне… не путай хрен с редькой… То сам античный Аристофокл, а то какой-то вшивый Геббельс. А вообще-то, конечно, один на один мы бы их заломали… А то хрена ли против пушек-то можно… Сколько уж наших легло, и не стрельнули ни разу.

— Вот и я говорю.

Вначале как-то нерешительно простучал один автомат, потом сразу два, и зачастили немецкие «шмайссеры», полетели сухие веточки с чахлых сосен. Иван толкнул Чиркова и упал рядом с ним за пулемет. Там, за деревьями, шли невидимые пока фашисты. Это была их первая атака. Они шли, не видя цели, но стреляли, стреляли, стреляли наугад. Падали бойцы, еще не отошедшие после бомбежки, еще не увидевшие противника, метались по болоту, проваливались в раз-, вороченную взрывами гнилую топь, тонули… Побежал один, второй, все…