Сергей Антонов - Трудный день

— Уже сейчас, — продолжал Ленин, — у нас не всю сельскохозяйственную продукцию дает крестьянин. Кое-где существует крупное сельскохозяйственное производство. Там, где позволяют условия, правительство взяло в свои руки большие поместья, в которых работают не крестьяне, а рабочие.

Между тем Чекулин ходил возле часовенки и присматривался к ребятам. Он искал того мальчишку, который так ловко обманул именитого гостя. Опытные спекулянты и мошенники, завидев плечистого матроса с кобурой, старались исчезнуть из поля его зрения.

Чекулин увидел невысокого роста парнишку и остановился: «Не этот ли?» На нем было рваное пальтишко, не по размеру большой картуз на голове, ботинки, перевязанные веревочкой… Но со спины трудно было определить точно.

Чекулин положил руку на худое плечо парнишки и сурово сказал, поворачивая его лицом к себе:

— Позоришь Республику Советов, малец…

Но парнишка оказался не тот, кого он искал. Чекулин нахмурился и, молча оттолкнув его, пошел дальше.

«Может быть, вот этот?» — он посмотрел на другого.

Картуз съехал ему на лоб, отломанный козырек закрывал глаза, и Чекулину пришлось не очень вежливо приподнять его.

— Чего ты?

Даже Чекулина, много повидавшего на своем веку, тронуло выражение глаз маленького голодного человечка, продававшего никому не нужные летние перчатки, бывшие когда-то белыми.

Чекулин вздохнул и отошел. Остановившись невдалеке от часовенки, он посмотрел на сборище людей, согнанных сюда голодом и нуждой.

Постояв так, он снова вошел в толчею.

Паренек с перевязанным грязной марлей горлом продавал пестрые открытки… Мальчик, с копной черных волос, в чем-то убеждал деревенскую богомолку с котомкой за плечами и палкой в руке… Совсем маленький, худенький мальчишка, перетянутый ремнем, держал в руке толстую книгу.

Наконец Чекулин увидел того, кого искал. Это был мальчик лет десяти, с бледным, изможденным лицом. На этот раз он продавал какие-то порошки в пожелтевшей бумаге.

Чекулин двинулся к нему.

Мальчик, заметив Чекулина, насторожился и, растолкав людей, подался в сторону. Чекулин, лавируя между богомольцами и торговцами, бросился за мальчишкой и, догнав его, схватил за плечо.

— Ну чего ты ко мне пристал? — заныл мальчишка. — Чего тебе от меня надо?

— Позоришь Республику Советов, малец, — без прежнего пафоса сказал Чекулин. — Иностранцев обманываешь. Клади деньги на кон!

Мальчишка полез за пазуху и достал оттуда кусок черного хлеба, завернутый в тряпку.

— Вот его деньги… Бери…

Чекулин молча сунул руку в карман брюк и протянул мальчику кусок сахара.

…Опасаясь, что его подопечный уже мог закончить беседу с Лениным, Чекулин вернулся в Совнарком.

— Ну как? — осведомилась переводчица.

— A-а! — в досаде сказал Чекулин и махнул рукой.

— Не поймали?

— Нет… — Чекулин помолчал и спросил: — Не опоздал?

— Беседа продолжается, — торжественно ответила переводчица.

— Однако… — многозначительно сказал Чекулин, посмотрев на часы, и сел.

Сопровождающий должен быть всегда на месте.

Короток октябрьский день. В кабинете стемнело, и в честь именитого гостя Ленин зажег стеклянную люстру с пятью лампочками по шестнадцать свечей каждая. Не часто он это делал…

Уэллс сидел по-прежнему в кресле, внимательно слушая, но все чаще с интересом поглядывал по сторонам, пытаясь рассмотреть детали обстановки. Ленин говорил убедительно, с подъемом, и Уэллсу так хотелось верить ему!

За свою жизнь он беседовал со многими великими людьми этого мира — писателями, политическими и государственными деятелями, изобретателями, учеными. Не все они казались ему тогда великими (и действительно, одних жизнь опровергла, других утвердила). Но, пожалуй, все они были с той или иной долей претензии, все — в меньшей или большей степени — стремились произвести на него нужный, выгодный им эффект. Ничего этого и в помине не было у Ленина.

Ленин не боялся быть самим собой: становилось смешно — смеялся или улыбался; становилось грустно — грустнел; не нравилась речь собеседника — хмурился; не верил ему — так и говорил прямо, что не верит. Уэллс знал, что не бояться быть самим собой могут люди только поистине великие, люди великой цели и великих дел. Но и себя Уэллс считал немалой величиной в этом мире. И одними из качеств, сделавших его таким, по его мнению были трезвость суждений и чувство реальности. Вот к трезвости он и призывал себя, когда Ленин начинал говорить о вещах, для него, Уэллса, явно фантастических.