Сергей Антонов - Трудный день

— Что? — не понял сначала мальчишка и потом утвердительно закивал головой: — Продаю… Продаю…

Уэллс достал бумажник и, вынув купюру, спрятал его обратно.

— Э-э, нет, брат! — сказал мальчишка и даже отвернулся от несолидного покупателя.

Мистер Уэллс снова достал бумажник и извлек еще одну купюру. Но мальчишка лишь ухмыльнулся. Тогда именитый писатель вынул пачку денег, небрежно пихнул их в карман своего строгого темного пальто и, доставая по одной бумажке, наконец добился того, что мальчишка передал ему спички. Из грязных и запущенных рук они перешли в чистые и холеные.

Уэллс с интересом осмотрел коробок и чиркнул спичкой. Она не зажглась. Уэллс взял другую — безрезультатно…

Не на шутку обеспокоенный Чекулин останавливал прохожих и спрашивал, нет ли спичек. Но спичек ни у кого не оказывалось, а предложить гостю прикурить от какой-нибудь чадящей самокрутки было, пожалуй, не совсем удобно, да и курящие как назло не попадались.

Между тем Герберт Уэллс упорно продолжал чиркать спичками. Но и третья, и четвертая, и пятая не зажигались.

Переводчица не спускала глаз с коробка…

Уэллсу наконец стало все понятно, и он, вздохнув, посмотрел в сторону, где только что стоял мальчишка. Конечно, его там уже не было.

Уэллс грустно улыбнулся и пробормотал про себя что-то неразборчивое.

Приподнявшись на носки блестящих ботинок, Уэллс заинтересовался чем-то внутри часовенки и смело ринулся к ее входу.

Переводчица, не сводя глаз с кармана Уэллса, до боли сжала руки. Не было никакого сомнения в том, что в толпе его тотчас обворуют.

Чекулин решительно направился к гостю:

— Не советую! Спрячьте, пожалуйста, деньги, — и опасаясь, что иностранец его не поймет, вынул купюры из кармана Уэллса и показал, чтобы тот спрятал их в более надежное место.

Уэллс благодарно улыбнулся матросу, глаза его стали печальными. Переводчицу это тронуло: вот переживает человек, а не злорадствует, как многие за рубежом…

Писатель внимательно рассматривал людей. В толчее перед часовенкой нетрудно было заметить разноликих представителей древней международной профессии воров и мошенников. Чекулин, довольный тем, что Уэллс наконец убедился, какая опасность ему грозила, сказал:

— Тут даже я не уберегу ваши деньги.

Уэллс кивнул головой — понимаю!

Ленин предложил Уэллсу черное кресло слева от себя, в котором не так давно сидел Кржижановский.

Писатель поудобнее устроил свое грузное тело и, не теряя времени, не рассмотрев даже как следует обстановки и самого Ленина, высоким голосом начал:

— Мистер Ленин, как вы представляете себе будущую Россию?

Косматые брови Уэллса нависли над умными, казалось, усталыми, серыми глазами, без особого интереса смотревшими на собеседника. Он уже знал все: перед ним марксистский начетчик, пытающийся применить догмы Маркса для того, чтобы на обломках рухнувшей Российской империи создать новый мир, осуществить утопию своего бородатого учителя. Уэллс не питал к Марксу никакого уважения, наоборот, он относился к нему с неприязнью. А как можно отнестись к азиатскому последователю Маркса, да еще начетчику? Кроме того, Уэллс, как ему казалось, кое-что знал и о личных особенностях Ленина. Писателя уверяли, что Ленин любит поучать людей, что смех его, о котором так много говорят, на самом деле приятный лишь вначале, затем раздражает.

Ленин посмотрел на Уэллса и сказал, поразив гостя хорошим английским языком:

— Я отвечу на ваш вопрос, мистер Уэллс. Но мне хотелось бы сначала знать ваше мнение о России. Вы в стране пятнадцать дней. Вы видели Россию современную.

Уэллс почувствовал неподдельный интерес Ленина к его мнению, уважение к своей личности, хотя понять, в чем именно это выражалось, было трудно и, пожалуй, даже невозможно: Ленин сидел спокойно и очень внимательно смотрел на гостя. Он хотел знать его мнение о стране.

Приподняв косматые брови над узкими глазами с припухшими веками, Уэллс ответил Ленину давно сложившейся фразой:

— Россия современная? История еще не знала такой катастрофы.

Ленин прищурился, вскинул голову, выставив вперед бородку. Он как бы призывал собеседника взвесить все доводы, прежде чем настаивать на столь категорическом утверждении. «Так?! Так ли?!»

— Катастрофа, — спокойно повторил он и не спеша стал перечислять: — Голод, тиф, разруха, варварство, низкий уровень производства… Все это так. Но не катастрофа.