Сергей Антонов - Трудный день

— Наверное, потому, Вася, что есть хотят.

Мальчик хмыкнул.

— А я думал, что вы ему не подадите, — признался Вася.

— Почему же?

Вася наморщил лоб, подумал и ответил с гордостью:

— Ведь вы же для всех…

— Гм… А как по-твоему, Вася, из кого состоят «все»?

— Из человеков… Из людей, — поправился Вася.

— В том-то и дело: «из человеков».

Мальчик задумался было, но, увидев бабочку, побежал за ней. Где ему было разобраться в неясном ощущении, что тот Ленин, который вырастал из рассказов отца, разговоров старших, уроков в школе, и тот, который был сейчас перед ним, как бы два разных Ленина. Один Ленин — вождь мирового пролетариата, выступает против буржуев, другой — гуляет с ним и подает нищему ради Христа.

Нищий направился в деревню…

Стародавняя Россия пылила по этим дорогам, давала о себе знать дымком из трубы невидного отсюда дома, колодезным журавлем, торчавшим из-за пригорка, жаворонками и этой древней, вечной, как мир, просьбой «ради господа нашего Иисуса Христа!». И связаны они на всю жизнь — судьба родины и его, Ленина.

Крепкий, насыщенный неисчерпаемой энергией, волей, кипучими жизненными силами, Ленин, однако, не раз думал, что он всего лишь человек, смертный. Умер Марк Тимофеевич [4] Марк Тимофеевич Елизаров — муж Анны Ильиничны Ульяновой. Был народным комиссаром путей сообщения, возглавлял Комиссариат по делам страхования. , умер Свердлов, и он умрет. Он понимал, что не успеет сделать всего, но хотя бы вот это — чтобы некому было подавать…

Он великолепно знал, верил, что дело, которому посвятил жизнь, обеспечено. Идеи когда-то небольшой группки его единомышленников теперь исповедуют десятки и сотни тысяч трудящихся в России и во всем разбуженном революцией мире; в партии — блистательные имена умных и преданных делу руководителей, равных которым, пожалуй, не найдешь ни в одной другой партии мира.

Дело обеспечено, но хотелось увидеть его осуществленным хотя бы в своей основе…

В нескольких шагах от дороги, у опушки, Ленин увидел колокольчики, клевер, иван-да-марью, ромашки и стал собирать: было бы великолепно набрать букет для дома! Ленин не любил садовых цветов: в них что-то искусственное, безжизненное, как говорили иногда крестьяне — лебезное. Почти не передаваемое никаким другим литературным, слово это как бы одним своим звучанием определяло смысл… Садовые — все это не то, а вот полевые! Они растут сами по себе, без ухода, часто наперекор лихим стихиям, природным бедствиям и обстоятельствам… Растут и цветут, ничего не требуя от людей, на радость им.

Ближе к опушке ромашки и колокольчики пошли все выше и выше, наверное, потому, что меньше видели света и сильнее тянулись к солнцу…

— Владимир Ильич! Владимир Ильич! — послышалось вдруг. — Смотрите, какую бабочку я поймал!

К Ленину бежал Вася, зажав что-то в ладошках, а потому больше обычного качаясь из стороны в сторону.

— Смотрите, Владимир Ильич!

Вася осторожно, боясь, что сокровище упорхнет, приоткрыл ладошки. Ленин нагнулся и приложил глаз к щелочке.

— Красивая? — нетерпеливо спросил Вася, ожидая восторгов и похвал в свой адрес.

— Подожди, подожди… — Владимир Ильич, как ни старался, ничего не мог увидеть. — Приоткрой ладони пошире…

— Улетит… — с опаской сказал Вася.

— А ты немножко…

Вася, высунув от усердия язык, медленно и осторожно раздвинул сжатые в напряжении пальцы. Владимир Ильич увидел большую, еле умещавшуюся в ладошках бабочку с черными пятнами на ярко-желтом фоне. Удивительно были подобраны эти цвета. От соседства черного желтый казался особенно ярким и насыщенным, в свою очередь и черный приобрел насыщенный, глубокий тон. Нижняя часть крыльев была почти вся желтой — черных пятен на ней разбросано меньше.

Чем дольше Ленин смотрел, тем больше красоты открывал в этом невероятно хрупком создании природы. Давно ему не приходилось видеть бабочек вблизи. А такую он, пожалуй, и вообще не видел. А может быть, видел?

— Как она называется? — с интересом спросил Ленин.

— Владимир Ильич, а вы не знаете? — удивился Вася.

— Нет, Вася, не знаю…

— Не знаете?..

Превосходство над взрослым человеком, над Лениным доставило мальчику истинную радость, и он снова спросил:

— Правда не знаете?

— Правда.

— Это же махаон, Владимир Ильич!

— Махаон, — повторил Ленин и снова, зажмурив один глаз, другим с любопытством приник к ладошкам Васи. — Нет, — наконец решил он, — такой никогда не видел.