Ганс Фаллада - Кошмар в Берлине

Шаренхеферша точно бесплотный дух. Когда Барашек ходила за водой к ней на кухню, она не заметила, чтобы там что-то стряпали, не видно ни приготовленного, ни сырых припасов. К тому же кругом порядок, плита холодная, а из задней комнаты не доносилось ни звука. Барашек поставила варить горох. Интересно, а соль сразу класть надо? Нет, потом, когда сварится, так, наверно, лучше.

Вернувшись в комнату, она принялась за уборку. Раньше она и думать не думала, насколько тяжелая эта работа — уборка. Что же делать со всем этим старьем: бумажными розами и гирляндами, наполовину выцветшими, наполовину ядовито-зелеными, с полинялой мягкой мебелью, уголками, набалдашниками и завитушками? Со всем этим надо справиться до половины двенадцатого, чтобы успеть написать письмо. Милый, у которого обеденный перерыв с двенадцати до двух, вряд ли придет раньше чем без четверти час, он ведь собирался заглянуть по дороге в мэрию.

Без четверти двенадцать Барашек сидела за письменным столом орехового дерева, склонившись над листом желтой почтовой бумаги, которая сохранилась у нее со школьых времен.

Итак. Адрес: «Фрау Мария Пиннеберг. Берлин. Северо-запад, 40 — Шпеннерштрассе, 92,11».

— Матери нужно написать письмо и известить ее, что ты женишься, — настаивала Барашек. — Ведь ты единственный сын, и даже больше, единственный ребенок. Даже если ты не согласен с ней и не принимаешь ее образ жизни.

— Да ей должно быть стыдно, — отвечал Пиннеберг.

— Но, миленький, каково ей, если она уже двадцать лет как вдова!

— Не важно! Она не была одинока в эти годы.

— Ханнес, но и у тебя до меня были девушки.

— Нечего сравнивать.

— Что же нам скажет наш малыш, когда вырастет и прикинет, что даты его рождения и нашей женитьбы не совсем совпадают.

— О чем ты говоришь, нам наверняка неизвестно, когда родится малыш.

— Отлично известно. В начале марта.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Да, милый, да! Я-то знаю. И твоей матери я напишу письмо, не спорь.

— Делай что хочешь, просто я не хочу об этом больше говорить.

«Уважаемая госпожа» — ну не глупо звучит, а? Так не пишут. «Дорогая фрау Пиннеберг». — Но ведь это я. И как звучит, мне тоже не нравится. А Ханнес прочитает это письмо.

«Ах, ладно, — подумала Барашек, — если Ханнес считает, что я пишу только из вежливости, тогда не важно, как писать, но если я это делаю искренне, так уж напишу ей, как сама хочу. Итак…»

«Дорогая мама! Я ваша новая невестка Эмма, но все зовут меня Барашек, мы с Ханнесом поженились позавчера, в субботу. Мы счастливы и довольны, и стали бы еще счастливее, если бы вы порадовались вместе с нами. У нас все в порядке, только Ханнесу, к сожалению, пришлось оставить магазин одежды и перебраться в фирму, торгующую удобрением, что нам не очень нравится.

Вам шлют привет ваши Барашек и…»

Свободное место она оставила для него. «Тебе придется подписать это письмо, милый!»

У нее в запасе еще полчаса времени, и она достала книгу, купленную две недели назад у Викеля, с надписью на обложке: «Святое чудо материнства».

Она читала с таким вниманием и напряжением, что невольно даже морщила лоб: «Да, с появлением ребенка в семье наступают счастливые, светлые дни. Этой наградой Бог одарил природу в качестве компенсации за человеческое несовершенство».

Как Барашек ни старалась понять, что только что прочитала, уловить смысла этих слов она не могла. Чтение книги давалось ей с большим трудом, тем более, что, как ей показалось, к ее малышу это не имело никакого отношения. А вот стишок, который был напечатан в книжке, она прочитала несколько раз.

Однако и стих этот Барашек тоже не поняла. Правда, ей он показался очень светлым. Теперь у нее случались мгновения, когда она по-настоящему чувствовала в своем теле драгоценную ношу. Она откинулась назад и все сидела и сидела с закрытыми глазами, повторяя слова:

«Должно быть, это самое прекрасное, что только есть на свете. И он должен быть счастлив, наш малыш!..»

— Ну что, обед готов? — услышала она доносящийся из передней голос Ханнеса. Быть может, она сама не заметила, как заснула; она стала часто уставать.

«Боже, наш обед!» — она не торопясь поднялась.

— А что, стол еще не накрыт? — поинтересовался он.