Александр Ноубл - Мальчик с флейтой

— Йоханнес! — Рози с трудом выдохнула его имя. Волнение теснило грудь. Ну не сможет же он отказать ей в ее мольбе…

— Рози, ты начинаешь терять голову. Они стоят уйму денег. — Он показал на ярлык с ценой. — Видишь… Тридцать один шиллинг. Два раза по тридцать одному, сколько это будет? Не дешево. — Он подсчитал на пальцах, пососал палец, подсчитал снова. — О-го-го, Рози! Три фунта и два шиллинга, вот во что это кому-то обойдется.

Ошеломленная, она переводила взгляд с Йоханнеса на шляпки и обратно.

— Йоханнес… Можно я примерю?

— Но у тебя же нет таких денег! Такие шляпки могут позволить себе только важные дамы!

— Ты сам сказал, что сегодня вечером я буду важной персоной, — покорно ответила она.

— О-о-о, Рози! — Он вздохнул. Эта женщина применяла недозволенные приемы.

Она взяла розовую.

— Рози, положи!

— Ты даже не позволишь мне примерить? — спросила она медоточивым голоском.

— Ни в коем случае. Это для белых дам. Что скажет хозяин, что скажут белые леди, что я им отвечу, если они узнают, что эта шляпка побывала на твоей голове?

— Они не узнают.

— Могут узнать. Мне кажется, они всегда узнают, дотрагивался африканец до вещи или нет. Они видят пальцами, можешь мне поверить.

— Вот вздор! Доктор не стал бы возражать.

— При чем тут доктор? Почему он должен возражать? Он же не собирается надевать ее на голову после тебя.

Но Рози знала, что недолго Йоханнеса не хватит и в конце концов он уступит, несмотря даже на это отчаянное: «Рози, сейчас придет хозяин. Смотри, уже почти восемь», — произнесенное с тоской в голосе.

Рози будто и не слышала. Она уже примеряла шляпку.

— Осторожно, Рози, только ради бога осторожно… Ты помнешь ее, Рози! — в ужасе упрашивал ее Йоханнес.

Она подошла к зеркалу и лукаво улыбнулась своему отражению.

— Ну, чем я не миссис, а, Йоханнес? Бот это класс! Сколько, ты сказал, она стоит?

Йоханнес со скорбным видом повторил на пальцах всю операцию с «Ja» [4] Да ( голл. ). , совершенно точно: три фунта два шиллинга…

— И должен тебе напомнить, что это очень большие деньги.

Рози слушала и размышляла. У нее уже созрел план. Вот только благоразумно ли будет толкать Йоханнеса на такое? Бог простит ей. А уж добрый дух и подавно, если бог откажется. Сегодня день особенный, всем дням день.

— Йоханнес, — решилась она. — А что, если бы эта шляпка попала на прилавок вместе с остальными, дешевыми?..

Он замотал головой.

— Этого же не было.

— Ну, а вдруг?.. И если б мы завернули по ошибке какую-нибудь дешевую шляпку и положили ее в коробку… — Она остановилась, выжидая, что он скажет. Но он молчал. — И переставили бы вот эти бумажки с буквами с этой вот шляпки на ту, а с той на эту. Ну, открывает баас Фермаак коробку, и как он все это заметит, будь у него хоть сто глаз? Как белые миссис узнают, будь у них даже тысяча глаз, что в этой шикарной коробке совсем не то, а это? Как это они говорят: шик-модерн, специально из Йоханнесбурга?

Йоханнес почувствовал слабость в желудке. Его заколдовали, как есть заколдовали… Кто он такой, чтобы сопротивляться всесильной воле?

Он машинально отвязал ярлык с дорогой шляпки и прикрепил его на куполообразное чудище, с которого был снят ценник на двенадцать шиллингов. Он протянул его Рози.

— Двенадцать шиллингов да двенадцать шиллингов, — пробормотал он, переводя безнадежный взгляд с ярко-желтой шляпки, которую Рози не выпускала из рук, на ту, которую он упаковывал в целлофан и папиросную бумагу. Конечно, никто не даст за этот колпак с пурпурной лентой и искусственными цветами три фунта два шиллинга!

Рози протянула ему фунт.

— Но двенадцать шиллингов взять два раза будет фунт и четыре шиллинга, — запротестовал он.

— Ах, Йоханнес, я об этом и не подумала. Одолжи мне эти четыре шиллинга, а я занесу их тебе до обеда, хорошо?

— А придет хозяин, что мне ему сказать? Я отдаю ему этот фунт и четыре шиллинга и эту этикетку и говорю, что миссис зашла еще до открытия… Может быть, его даже порадует, что я такой ловкий, — бормотал он себе в утешение.

Он тщательно перевязал нарядную картонку. Было ровно восемь. Когда он, поставив ее на место, обернулся, Рози уже не было.

Аристид Фидипидис Мадзополус не был человеком высоких нравственных правил. На вид просто лавочник, типичный лавочник из захолустного городка. Ровно в половине восьмого, едва улеглась пыль за прогрохотавшим к югу фургоном от «Сиддонов», он открыл свой магазин на главной улице Бракплатца.