Юрий Аракчеев - Пирамида

Обеспокоенный, я попытался расспросить поподробнее:

— Что конкретно тебе не понравилось? Может быть, что-то мне переделать, пока время есть? Что там не так?

— Не знаю, старик, — отвечал он с каким-то непонятным раздражением. — Сам смотри. Ну, не понравилось мне, вот и все. Ты что, думаешь, так все просто? Я вон пятнадцать лет… Тут своя специфика, старик. Писал бы ты лучше рассказы. Публицистика не твое дело.

Я ничего не понимал. Но его отзыв очень расстроил меня. Ведь я на него так рассчитывал. Он к тому же опытный газетчик. Я опять попытался его расспросить. Пусть скажет что-то по существу! Увы, ничего конкретного я от него так и не добился.

Румер показал рукопись одному из заместителей главного редактора газеты. Тот назвал ее «интересной», одобрил в принципе и сделал замечания по существу. Их я тоже должен был учесть во втором варианте. Румер был явно доволен, это чувствовалось.

Пока читали, я мог отвлечься, заняться другим, но теперь, после первых отзывов, надо было срочно садиться за второй вариант. В воображении я уже видел три, а вернее, четыре номера газеты (по числу процессов), заносился в мечтах настолько, что представлял телевизионную передачу с реальными участниками «Дела Клименкина», в которой Беднорц, Румер, Каспаров, Касиев, Аллаков выступали в качестве героев нашего времени. Вот они, люди добрые, которые не бездействовали, видя несправедливость! И справедливость, закон — победили. Смотрите, уважаемые телезрители, соотечественники, поступайте и вы так — и наша жизнь станет справедливее, лучше, добрее…

И тут как раз — ну прямо рука судьбы! — раздался телефонный звонок. Откуда вы думаете? Из редакции газеты «Правда»! С предложением съездить от них в командировку и написать очерк. Мог ли я хоть на миг предположить такое?

Прямо в коммуналку, в общественный коридор, по аппарату, трубка которого постоянно пахла рыбой из-за того, что соседи напротив (всего в квартире восемь комнат и семь семей) очень любили рыбу — вот ведь ирония судьбы: фамилия их была — Рыбины… — любили ее и ели, но не всегда вовремя мыли руки… И вот из этой, пахнущей рыбой трубки я услышал очень приятный, спокойный и мягкий, вызывающий доверие мужской голос, который принадлежал литсотруднику сельхозотдела главной газеты страны. И голос приглашал поехать от этой газеты в командировку и что-нибудь для них написать!

Добавлю, что в конце марта, еще во время работы над повестью, меня приняли в Союз писателей. За ту единственную книжку, что вышла в позапрошлом году, и за тот рассказ, что был напечатан одиннадцать лет назад в «Новом мире»… Думаю, что звонок, конечно, был связан и с этим.

Поначалу я засомневался: «Вы ведь не напечатаете того, что напишу», — честно сказал я. Но сотрудник, назвавшийся Виталием Андреевичем, спокойно выслушал и ответил:

— Вы все равно приходите к нам. Поговорим. В крайнем случае просто съездите от нас, хоть расскажете о том, что увидели. И то хорошо. Приходите.

«Вдруг это поможет опубликованию «Высшей меры»? — тотчас мелькнула мысль. — Вдруг мне все же удастся написать такой очерк, который они опубликуют, а один факт публикации в «Правде»…»

И я сказал Виталию Андреевичу, что приду.

— «Правда» это «Правда», — так заявил Румер, когда я поделился с ним приятной новостью. — Обязательно поезжай. Это, несомненно, поможет нам. Доделывай второй вариант и поезжай, не медли.

Да, как Верховный суд — высшая судебная инстанция страны, обитель высшей общественной справедливости, — точно так же и «Правда», главная наша газета, — некий эталон публицистики. Так уж повелось, да это и естественно, что опубликованное в «Правде» — окончательно и обжалованию не подлежит. А если и подлежит, то опять же в «Правде».

Известен факт, что однажды в сталинские времена корреспондент неправильно написал фамилию передовика, героя своего очерка. Материал был опубликован, после чего фамилию передовика исправили в паспорте.

Конечно, сейчас ситуация изменилась, но авторитет наицентральнейшей газеты весьма велик, не говоря уже и о том, что выходит она многомиллионным тиражом.

Нетрудно, наверное, представить, с каким чувством шел я на встречу с Виталием Андреевичем. Разумеется, не строил иллюзий насчет того, что мне будет позволено сказать в своем очерке (если таковой вообще состоится) нечто большее, чем уже сказано «сверху». Но не это было главное теперь. Пусть не обидятся сотрудники уважаемой газеты: я думал о «Высшей мере». Румер-то прав… Написать же очерк можно и о чем-нибудь вполне положительном. Разве мало у нас в стране хороших людей, истинных тружеников? Вот и можно сделать, к примеру, портретный очерк.