Юрий Аракчеев: Пирамида жива…

Повесть о «повести о повести»

Декабрь, 2018-й год. Казалось бы, какой смысл в том, что я хочу рассказать о событиях почти тридцатилетней давности? У нас уже другая страна, нет того Советского Союза, в котором произошли события, описанные в моей документальной повести «Пирамида», вышедшей из печати в 1987 году. В этой повести я пытался обрисовать ту государственную систему, которую назвал Пирамидой, и которая, по моему глубокому убеждению, была главным препятствием для нормальной и справедливой жизни. Тогда была объявлена «перестройка» и мы рассчитывали, что все будет учтено и страна наша станет другой. А Пирамида рухнет. Увы, все получилось наоборот. Рухнула великая страна, а Пирамида осталась, как ни в чем ни бывало, и даже мощнее, чем раньше. А потому то, что описано в повести и происходило после ее публикации, актуально сегодня не в меньшей степени, чем тогда. А может быть даже в большей.

Моя документальная повесть «Пирамида» была опубликована в одном из самых популярных журналов времен «перестройки» в Советском Союзе – «Знамя», 1987, №№ 8-9.

И она вызвала такой огромный читательский резонанс, которого, честно признаюсь, я не ожидал. Да, к тому времени я был уже достаточно известным писателем, автором нескольких опубликованных книг, мои рассказы и статьи печатались практически во всех центральных журналах, широко рецензировались. Но успех «Пирамиды» был несравним ни с чем. Телефонные звонки шли один за другим, звонили знакомые и незнакомые, и все дружно хвалили мою повесть, поздравляли с успехом. А потом пошли письма. Сначала я доставал их из почтового ящика, а потом мне уже звонили с почты и просили зайти, чтобы забрать письма, потому что их было слишком много, а были еще и бандероли. Письма читателей шли не только на адрес журнала, но и на мой домашний адрес, для встречи со мной люди приезжали из далеких мест нашей необъятной страны. И я вынужден был периодически отключать телефон, потому что постоянные звонки не давали возможности работать. Вскоре до меня дошли сведения, что особенную популярность «Пирамида» имела среди заключенных тюрем – за прочтение повести отдавали продуктовые «отоварки», некоторые страницы переписывали от руки. В журнале мне сказали, что ни на одну их публикацию не пришло столько читательских отзывов, причем положительных.

Однако в центральной прессе повесть была глухо «замолчана». Меня не приглашали на встречи с читателями, а мое выступление в связи с «Пирамидой» в клубе «Судьба человека», которое снималось телевидением, в эфир не попало. В кулуарах коллеги-писатели жали мне руку, говорили, что моя «Пирамида» – это «наша Брестская крепость», – но в своих публичных выступлениях ни о повести, ни обо мне даже не упоминали. Апофеозом стало выступление на Пленуме Союза писателей заведующего отделом прозы журнала «Знамя» Валентина Оскоцкого, который, говоря о публикациях журнала за 1987 год, ни о «Пирамиде», ни о ее авторе даже не упомянул. Все это было очень странно, я такого тоже не ожидал.

В марте следующего года газета «Литературное обозрение» опубликовала «рейтинг читательского интереса», в котором моя «Пирамида» заняла одну из самых верхних строчек, опередив такие бестселлеры того времени, как «Зубр» Д. Гранина, «Белые одежды» Дудинцева, произведения Ф. Искандера, А.Битова, В. Пикуля, и других, и даже «Собачье сердце» Булгакова и повести великого В.Набокова. В библиотеках выстраивались многомесячные очереди на прочтение журнала с моей повестью. Однако…

Немало мрачных периодов было в моей непростой и нелегкой писательской жизни, но таких тяжелых переживаний, пожалуй, не было никогда. Ни до, ни после. Открылась гигантская бездна между жизнью и живым восприятием народа моей родной страны и его хозяевами и властителями. Ведь я об этом как раз и писал, ощущая в бедах страны своей влияние дьявольской Пирамиды – то есть разделения людей на «высших» и «низших». Неслучайно и название повести о повести было «Пирамида», а название первой повести – «Высшая мера», что имело двойной смысл – «высшая мера наказания» ее герою, Клименкину, без убедительных доказательств его вины с одной стороны и высшая мера человеческого мужества и порядочности его защитников с другой. А потом появился и третий смысл – мою повесть как бы приговорили к высшей мере наказания, отказав ей в публикации. В связи с чем и была написана повесть о повести – «Пирамида».

Но теперь, после опубликования повести о повести и ее ошеломляющего и неожиданного для меня читательского успеха с одной стороны, и тупого, враждебного неприятия ее и центральной прессой, и некоторыми моими коллегами с другой, показало такую дьявольскую мощь Пирамиды, такое дикое и противоестественное разделение людей в одной и той же стране, несмотря на период так называемой «перестройки», что я оказался в полнейшем стрессе.