Юрий Хазанов - Укол рапиры

— Не холодно? — были первые слова, которые он произнес.

— Нет, — ответил я таким тоном, будто раньше других вошел в воду и только и жду, что за мной последуют остальные.

Не знаю, о чем бы мы еще поговорили — о погоде, об уроках, об Ане, но тут на белых уступах бассейна показались ребята вместе с учителем. Крики, шум, смех, советы опуститься по горлышко, предложения поплавать, нырнуть, рассказать о своих ощущениях — все это продолжалось до тех пор, пока учитель не пришел в себя и не сказал свое решающее слово. Он даже не стал выяснять, как и что, кто виноват, только просил меня ни в коем случае не выходить из воды, а сам он сейчас пошлет в санаторий за какой-нибудь одеждой. А потом… Тут он безнадежно махнул рукой и вдруг рассмеялся. За ним засмеялся еще кто-то, после — еще, и вскоре все, кто стоял надо мной на краю бассейна, смеялись, заливались, хохотали, гоготали, надрывали животики, а также помирали со смеху. Один я не очень знал, что делать, — пробовал и то, и другое, и третье, но хватило меня только на то, чтобы с натугой улыбаться. И то хорошо — верно? Не всякий бы смог в моем положении.

Дальше было так: из санатория притащили комплект постельного белья — другого у них не было. Две простыни, одеяло, полотенце, даже наволочку. И тогда я начал раздеваться. Прямо в воде. Девчонки убежали вниз, а я разделся (труднее всего было ботинки снять) и вышел из бассейна. Сначала было не так уж холодно — ведь над водой слой теплого воздуха, но зато как только вышел! Правда, тут сразу набросили на меня простыню, стали растирать, потом завернули во вторую, сверху — одеяло, чьи-то куртки, на ноги три пары носков. И еще автомобильный капот накинули. Хорошо, хоть шапка была своя, сухая.

И потом меня понесли. «Вынос тела», — сказал кто-то. Ему шуточки, а я вполне мог простудиться и в ящик сыграть. Но все сошло благополучно, сам удивляюсь. Наверно, я здесь закалился, или потому что климат такой — высокогорный.

Конечно, когда меня тащили к машине и втаскивали туда — воздух опять так сотрясался от смеха, что я боялся: камни не выдержат и начнется горный обвал. Но я не обижался, честное слово, — ни на них, ни на Замона: тем более он ни разу не улыбнулся, а помогал мне раздеться, растирал простыней сильнее всех и после командовал, как нести.

Я представлял, что разговоров о моем купанье хватит теперь на всю четверть, и еще вычислил, что Аня после этого должна уже не так ко мне относиться: смешные положения не способствуют укреплению нежных чувств. Но ничего подобного. Никто не дразнил, клички тоже никакой не прилепили, и Аня по-прежнему смотрела на меня то правым, то левым глазом, а Замон по-прежнему обижался на нее. И на меня заодно.

Ты, наверно, заметил, Витя, мои письма больше похожи на дневник. Так оно и есть: это все отрывки из дневника, который я начал вести. И, пожалуйста, не выбрасывай их: пригодятся потомству или для литературного музея. Мало ли что — может, правда, попробую когда-нибудь писать по-настоящему. Такие смелые мысли приходят иногда в голову…

Но это так, для затравки. Хочу описать еще одно происшествие. Получается, как в той песне, помнишь, которую Стелла Максимовна со Слоном как-то пели. Говорили, она очень старая — еще с гражданской войны; они ее только от одного человека слыхали.

Там такие слова:

Прямо как будто про меня, верно?

Так вот. Шли мы с Замоном из школы и забрели в один переулок. Домишки там неказистые, а среди них красуется двухэтажный особняк — прямо как афганская борзая среди маленьких дворняжек. Не знаю почему — музыка, что ли, оттуда послышалась — я спросил:

— Это что, музыкальная школа?

— Да, — ответил Замон с такой злобой, что я удивился. — В самую точку… Музыкальная, чтоб ты знал, у нас на главной улице, в развалюхе. А здесь… начальнику большому дали. Вернее, сам взял. Четыре человека семья. На каждого по две комнаты! А мы… сам видел.

Я бывал у Замона — они вшестером живут в хибаре без всяких удобств. Замон говорил, сколько себя помнит, им все обещают квартиру получше — его дед в войне участвовал, — но все мимо.

— Хороша хата, — сказал я про особняк. — Ничего не скажешь. Даже колонны у входа… Эрмитаж…

Получилось, мои слова были последними перед тем, как все произошло. А произошло вот что: Замон нагнулся, поднял с земли камень — их тут уйма повсюду валяется — и запустил прямо в большое окно нижнего этажа. Звон раздался на весь Памир!