Арчибальд Кронин - Три любви

К горькому гневу примешивалось презрение. Разве женщины живут в этих узких кельях, или это бесполые существа, скользящие по земле, как тени, непорочные девственницы, которым нет нужды бороться с грехом? Она с жаром стала вспоминать свою жизнь. Пусть сейчас она измождена, но ее тело, по крайней мере, выполнило свое предназначение – чрево выносило ребенка, а набухшие груди давали ему пищу. Как бы то ни было, она женщина, которая любила, трудилась и яростно пробивалась к лучшей жизни.

Ее настроение внезапно переменилось, и, повернувшись, она стала с напряжением всматриваться в темноту. Она должна что-то сделать. Ей нельзя оставаться пассивной и позволять случайным обстоятельствам подчинить ее. Она никогда не была такой! Иисус на ее стороне, он знает о ее любви и сейчас наблюдает за ней, простирающей к Нему руки. Слабая улыбка смягчила ее застывшее лицо.

– Иисус, – вдруг непроизвольно прошептала она. – Помоги мне! – Быстро опустив голову, она замерла, словно прислушиваясь. Потом, неожиданно возвысив голос, расколовший тишину ночи наподобие метеора, что прорезает небесный свод, громко воззвала: – Иисус! Иисус! Помоги мне! Я пришла сюда из любви к Тебе.

Она ждала. Взгляд у нее был отсутствующим, в глазах появился безумный блеск. Ответа от нависших небес не последовало.

Люси беспокойно зашевелилась, подвигала замерзшими ногами. Ей почудилось или она в самом деле почувствовала на лбу чье-то влажное прикосновение?.. Это вернулся страх и охватил ее с новой силой. Она медленно, неуверенно двинулась прочь от деревьев. Вдруг луна зашла за облако, и весь сад моментально утонул во мраке. Люси бессознательно ускорила шаги, стремясь вырваться из кромешной темноты. Всем телом наклоняясь вперед, она шла наугад, безвольно свесив руки. В висках стучала кровь. Люси с изумлением спрашивала себя: почему Иисус не помогает ей? Минуту назад она умоляла Его о помощи. Хотя бы знак! И вот ее погрузили во тьму. Это и был ответ. Не пребывал ли Он сам однажды в саду, называемом Гефсиманским, взывая о помощи? Но страдания не миновали Его. Как и ее. На нее вдруг навалилась страшная тяжесть. Казалось, душа ее, будто застигнутый ураганом корабль под порывами леденящего ветра, то погружается в пучину, то вновь выныривает на свет. Неужели Христос, как и она, страдал напрасно?

Зачем она здесь? Эта тьма – не сад, а вселенная, через которую приходится пробираться вслепую. Ее любовь к мужу, к сыну, к Иисусу – одна и та же любовь, и она бессмысленно повторяется. Люси задрожала. Порывистая нежность к младенцу Спасителю – та же нежность, переполнявшая ее, когда у нее на руках лежал маленький сын. Улыбка младенца Иисуса была улыбкой ее ребенка, любовь к одному заключала в себе любовь к обоим. А Фрэнк! Она вновь увидела эти бледные восковые руки, сложенные на груди покойника, и неуловимое, таинственное выражение его лица. Но то было не его лицо. То было лицо Христа. И тело было обмякшим телом Христа, которое праведницы сняли с креста и положили в гробницу. То же самое слабое, бескровное человеческое тело.

С ее губ сорвался низкий невнятный вопль. И мысли ее тоже были невнятными, кружащимися в вихре неопределенности и сомнений. Но в этом невыразимом хаосе эти три любви безумно соединились, таинственным образом превратившись в триединство. И оно возникло из нее! Ее женское тело было источником всякой любви – любви, берущей начало из земли, откуда все происходит и куда все должно вернуться, вновь обратившись в прах.

Она крепко прижала ладони к глазам и громко зарыдала. Потом, вся дрожа, ускорила шаг, как жертва, преследуемая невидимыми гончими. Неужели она пришла в это место, чтобы потерять веру? Это невозможно! Она исступленно сопротивлялась этой мысли. Иисус умер, чтобы спасти ее. Он зажег в ней огонь своей любви – любви пылающего сердца. Языки пламени, пляшущие вокруг дарохранительницы, – пусть это видение экзальтированной души! Но остается факт, что Иисус – младенец Иисус, так сказала старая Адриана, до чего же приятно думать о ней, – входил духом и телом в суть причастия. Эта облатка была божеством – не хлебом, а Богом. Могла ли она, Люси, поклоняться хлебу, распростершись подобно язычнице перед лепешкой? Это был Иисус, ее сладчайший Иисус, Которого она впитывала всем своим любящим существом, когда, преклонив колени у алтаря, чувствовала, как на языке у нее тает облатка. Неужели она отвергнет своего доброго, горячо любимого Господа? Он оказался здесь благодаря чуду. Это чудо Божественной любви к ней. Однако в чем оно состояло? Это было слово – связанные вместе буквы алфавита. Но существуют ли другие алфавиты и другие буквы, другие вероисповедания, другие чудеса, другие боги и во всей этой огромной бесконечной вселенной другие миры, кружащиеся в пространстве, где иные существа простираются перед символами своей веры, предавая полному забвению имя Христа?