Георгий Гулиа - Три повести

И вдруг на горе, которая высится напротив бухты, блеснуло пламя. Оно быстро разгоралось. Языки его поднялись высоко-высоко. Огромный костер горел бурно, и тысячи искр летели в хмурое небо и медленно гасли на лету. Вот вспыхнул еще один костер…

Даур окликнул Батала.

— Что это? Не дома ли горят? — высказал предположение Батал.

— Не похоже.

— Послушай, — вскричал Батал, — а что, если это вражьи сигналы?.. За мной! — скомандовал он.

Батал побежал к крепости. Он поторапливал друзей, предчувствуя беду. А пламя на горе безудержно рвалось кверху, словно ему было душно здесь, на этой земле…

Когда проходишь у подножия горы, с вершины которой вот-вот сорвется лавина, за мгновение до обвала все еще мирно сверкают снега и безмятежно струится голубое небо. Но на то и дан тебе разум, чтобы распознать в скверкающей белизне и кажущейся безмятежности тайную угрозу, ибо когда раздастся предательский гул, то бежать уже будет поздно и не останется времени даже на бесплодную мольбу о помощи…

Когда грузные, слоноподобные тучи проплывают над головой, освещенные предзакатным светом, трудно угадать, когда вырвется гигантским пламенем молния. Но на то и дан тебе разум, чтобы вовремя определить опасность. Ибо когда ударит гром, раздумывать будет уже поздно…

Аслан переменил личину, но где же был разум у тех, кто позволил себе поверить в его добрые намерения?

Аслан казался Келешу искренне раскаявшимся сыном, и тут таилась роковая ошибка старого князя, решительно порвавшего с султаном.

С каждым новым шагом Келеша, направленным против султана, росла приверженность к князю простых людей, готовых за одно это простить ему многие и многие прегрешения.

В двенадцать часов ночи княжич подъехал к северным крепостным воротам. За ним следовал Мамед с полсотней подручных, презренные имена которых преданы забвению историей и памятью народной.

— Откройте ворота! — приказал Аслан страже. — Это я, Аслан.

Загромыхали запоры, и ворота распахнулись. Стража и опомниться не успела, как полностью была перебита заговорщиками.

Аслан дышал тяжело. Он сжимал в руках серебряную шашку — подарок отца. За ним неотступно следовал Мамед.

— Время дорого, — проговорил турок, когда со стражей было покончено, — а еще дороже собственная голова.

— За мной! — крикнул Аслан. — Пусть двое останутся у ворот. Слышите?

И он поскакал ко дворцу.

Княжич и его друзья спешились. У лестницы заговорщики встретили мальчика, прислуживавшего княгине. Он нес кувшин с водой. Это был тринадцатилетний голубоглазый мальчик с добрым девичьим лицом. Себе на горе он попался Аслану на глаза.

— Куда ты? — спросил его грозно Аслан.

— Несу для княжьего ребенка воду, — ответил мальчик.

— А где княгиня?

— Она у себя.

Аслан прошел мимо. Вдруг он услышал за собой глухой стук упавшего тела и оглянулся: Мамед оттаскивал безжизненное тельце мальчика в сторону, под лестницу. «Правильно сделано», — подумал княжич и побежал дальше.

У княжеского кабинета он подал своим приспешникам знак остановиться и тихо приоткрыл дверь. Князь сидел за столом, подпирая руками седую голову. Казалось, он страдал от головной боли. Старик мерно покачивался из стороны в сторону.

О том, что произошло дальше, народ рассказывает так:

«Стал сын перед отцом, и понял старый князь черные мысли Аслана. Он их прочел в очах предателя, как читают по открытой книге.

Блеснула шашка в руках отцеубийцы, словно молния, которая падает на головы обреченных. Качнулся князь и упал головою на стол…

Заговорщики обшарили весь дворец. Они разрубили надвое грудного младенца — княжича, разрубили его вместе с колыбелью, а княгине нанесли тяжелую рану. Отцеубийца искал брата своего, Георгия, но не нашел, ибо того не было во дворце. И тогда он вместе с турком убил трех своих малолетних братьев…

Да будет проклят тот, что пошел против родины своей в угоду султану! Вечный позор тому, кто ступил на родную землю черным гостем и изменил своему народу! Пусть будет предателю вода отравой, пусть подавится он хлебом, пусть горы и долины отвернутся от него, а лучи белого солнца испепелят его, а ветер развеет по миру его презренный прах!»

Со времени этого события прошло почти полтора века, но народ с гневом и ненавистью произносит эти слова, от которых содрогнется не один злодей. Мне хотелось повторить их здесь, в нашем небольшом рассказе…

Люди прокляли Аслана, и участь злодея была предрешена в первый же день, в тот день, когда он предательски занес свою руку над городом, хотя после этого он еще продержался в Сухумской крепости года два.