Георгий Гулиа - Три повести

Тонкий серп луны маячит в высоком и темном небе. Горы будто сложены из угля — черные-пречерные и какие-то особенно хмурые сегодня. Отчетливо слышен шакалий вой — душераздирающий, протяжный, похожий на рыдания плакальщиц у гроба знатного князя. Город погружен в сон. Там и сям, будто далекие звезды, все еще мерцают в окнах слабосильные коптилки. Но вскоре погаснут и они…

Даур выходит из крепости. Одиннадцать часов вечера. Кромешная тьма, только месяц светит на небе. Он напоминает стражнику полумесяц на турецких флагах. Молодой человек с презрением сплевывает и убыстряет шаг…

Даур обдумывает слова, которые он сейчас бросит в лицо коварной турчанке. Он предаст проклятию и слепоту свою и безрассудную любовь. Он скажет: кому дозволено терять голову от любви? Кому дозволено превращаться в безмозглого червя? «Так вот какие бывают люди! — размышляет Даур. — Ложь, притворство, обман!.. А, может быть, это только померещилось Баталу? Может быть, все это неправда? Нельзя же так обманывать! Ей-же-ей, грешно!»

Молодой человек шел на последнее свидание с Саидой в глубоком сознании своей вины. Он вспомнил предостережения Согума и поразился чуткости крестьянина. Мысль о том, что пламенная любовь, в которую он поверил всем своим доверчивым сердцем, была искусно разыграна Саидой при содействии отца, приводила Даура в бешенство.

Он одержим одним желанием — смыть с себя позор, смыть без промедления и собственными руками. Но сначала он поговорит с Саидой, он должен уяснить себе всю подлость ее обмана и беспримерного притворства…

Бывают в жизни мгновения, совершаются такие события, о которых лучше всего забыть как можно скорее! Такой горькой и постыдной страницей жизни представилась Дауру его короткая, но слепая любовь к Саиде. Но во всей этой истории имелось одно светлое пятнышко — очень маленькое, можно сказать малюсенькое, — но оно было. Это — уверенность в том, что ничего подобного больше никогда не повторится!..

Не доходя до лавки — будь она проклята! — Даур остановился. Знакомая широкая дверь была открыта настежь, а внутри светился яркий огонь. «Что за чертовщина!» — сказал про себя Даур.

У заветной изгороди, до которой ему сейчас было противно дотрагиваться, он приостановился. Здесь все напоминало о прежних временах. Но сейчас ему казалось, что с тех пор прошло очень много лет, и любовь, некогда — именно некогда — заставлявшая его трепетать около этой изгороди, нынче представлялась горьким самообманом. Даже трава, на которой стоял он сейчас, казалась оскверненной, и молодой человек сошел с нее на пыльную дорогу.

В лавке разговаривали. Даур прислушался, а потом в сердцах ударил кнутовищем по деревянной изгороди, ударил трижды, властно, нетерпеливо.

В дверях появился мужчина.

— Эй, кто там? — крикнул он грубо.

Даур не сразу понял, что случилось. Он ждал легких шагов, легкого, как морской ветерок, шепота, а тут…

— Что у тебя язык отсох, что ли? — услышал Даур.

— Черт бы побрал тебя вместе с твоим языком! — ответил молодой человек грубияну.

Кто-то подбежал к изгороди.

— Даур? — раздался удивленный возглас.

— Всегда был Дауром, черт возьми! — проговорил совершенно сбитый с толку Айба. — Что ты тут делаешь?

— А ты?

Это был один из стражников дворцовой охраны.

Даур перепрыгнул через изгородь и вбежал в комнату, которую совсем недавно почитал святыней.

Что это?

Посреди комнаты стоит Батал. Он просматривает какие-то бумаги. Трое стражников роются в углу, оттаскивают в сторону тяжелые тюки с шерстью и шелками.

Батал взглянул на вошедшего, но ничего не сказал. Он дал возможность молодому человеку получше осмотреться и прийти в себя.

— Знакомое место? — спросил, наконец, Батал.

— Нет, — жестко ответил Даур. — Не бывал здесь…

— А где же?

— Только там, у изгороди.

Батал хмыкнул и снова принялся за бумаги.

— Где они? — спросил молодой человек.

— Сами ищем. Удрали!

— Надо снарядить погоню!..

— Спасибо за совет. Все уже сделано.

Батал комкал бумаги и бросал их в угол.

— А Юсуф?! — выкрикнул Даур, не зная, что предпринять.

— Тоже удрал!

— Надо выловить всех турок!

Батал проговорил с большим огорчением:

— Слишком поздно хватились… — И ударил себя кулаком по лбу так, что голова, казалось, не выдержит и расколется на части. — Проклятая голова! Провели тебя!

Даур наблюдал за тем, как люди ворошили товары в лавке, как остервенело рвал ненужные бумаги злой Батал, и казалось Дауру, что они ворошат его душу, рвут на части его позорную любовь… Молодой человек вышел на свежий воздух — ему была омерзительна эта лавка, омерзительно все, что связано с Саидой…