Георгий Гулиа - Три повести

— Я не хочу затруднять ваше внимание… — Келеш держит турий рог, любуется отражением свечей в красном, как кровь, вине. — Все вы хорошо сознаете значение сегодняшнего дня… Я рад, что сын мой вернулся… Сын есть сын, а отец есть отец. Моя радость понятна. Если человек снова обрел свою родину, мы говорим, и не можем не сказать, мы не имеем права не сказать ему: «Добро пожаловать!»

Саатбей глубоко сожалеет, что в этом зале нет Маршанов и что он не может высказать всего, что накипело у него на сердце.

Лунная апрельская ночь, чуть-чуть прохладная. Вино тоже прекрасно — качи́ч из села Ачанда́ра. Оно густое и тоже прохладное.

Луна поднимается высоко и сквозь окна льет яркий, голубоватый свет, который спорит со светом свечей…

Последний тост провозгласил князь Александр Ачба.

— За хозяина, — сказал он, — за дом сей и домочадцев!

От этого тоста нельзя отказываться. Тост этот необходимо принять беспрекословно, если даже душу твою скребут тысяча чертей, — таков нерушимый закон гостеприимства. «Выпью, — подумал Саатбей, — выпью и в том случае, если вино покажется мне желчью». И он выпил, зло косясь на Келеша.

Келеш оживленно переговаривался со своими ближайшими соседями по столу. То он кому-то в шутку грозил пальцем, то подбодрял кого-нибудь из пьющих, потрясая над головой туго сжатым кулаком и громко приговаривая: «Э-эй, не сдавайся!»

Княжич Георгий поглядывал поочередно то на отца, то на брата, ел очень мало, аккуратно отламывая ломти чурека и осторожно отрезая небольшие куски мяса. Он сидел, глубоко погруженный в свои мысли, как посторонний, случайно забредший сюда человек. Все, что полагается делать за столом, Георгий делал машинально. Княжич понимал, что отца и Аслана разделяла и разделяет пропасть, несмотря на это пышное торжество и малопонятное раскаянье брата. Если даже допустить, рассуждал Георгий сам с собой, что Аслан раскаялся вполне чистосердечно, ему нетрудно при его болезненном самолюбии, снова сбиться на старый, преступный путь. С другой стороны, нельзя предвидеть дальнейшие действия отца. Положение, которое создалось во дворце, не сулило успокоения. Напротив, с каждым часом все возрастало напряжение, столь неприятное в семье и совершенно недопустимое в делах государственных. Требовалась какая-то решительная мера, но какая именно — Георгий не мог сказать…

Наконец, гости, опорожнив бокалы, поднялись со своих мест и направились в гостиную — длинную и узкую комнату. Здесь их ожидали вазы с фруктами, калеными орехами и глиняные чаши с медом.

Келеш и сыновья его заняли место в углу, у карточного столика. Гости заполнили гостиную. Это была довольно внушительная и пестрая толпа празднично одетых князей — круглолицых, румянощеких, усатых и бородатых. Ярко сверкали позолоченные газыри, кинжалы и шашки. Черные, коричневые и золотистые тона и какое-то особенное сочетание света и теней придавало собранию величественный вид. Темные каштановые стены образовывали глубокий и сочный фон, на котором, словно луна на черном августовском небе, выделялось каждое лицо со своим, только ему присущим выражением.

Торжественная степенность или деланное благодушие, фарисейская покорность или искренняя преданность, подлинная воровская выжидательность, разбойничья увертливость, смелость, воинская собранность или стойкая терпеливость или сатанинская жестокость отражались на разных лицах. Все человеческие достоинства и пороки были представлены в этой комнате…

Келеш снова завел речь о главном — о возвращении сына. Он почему-то еще раз обратился к этой теме, словно не удовлетворяясь сказанным за столом.

Князь говорит стоя, и все стоят. В руках у него длинная трубка. В трех шагах от него — Саатбей Диапш-ипа. Эшерский князь слушает Келеша с видом человека, которому осточертело все на свете. Он нетерпеливо стегает по голенищу нагайкой, сплетенной из бычьих жил.

— Я благодарен судьбе, — говорит Келеш, — благодарен за то, что она вернула, наконец, разум моему сыну. Ибо что такое человек без родины? Что такое, я спрашиваю, человек, который не может поднять меч в защиту родной земли, ибо он отказался от нее, а страна родная не приемлет его как своего сына? Существо такое с виду будто и человек, но это лишь обман: он зверь лесной, и душа у него звериная. Убей такого человека — и ты не будешь в ответе ни перед людьми, ни перед богом, ибо ты убил зверя — подобие хищного и бездомного волка…