Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4 - Джек в Австралии. Рассказы

Но он все-таки схватил изуродованной рукой поводья, затем перехватил их левой, с жалостью и отвращением поглядывая на кровавый обрубок, который уже начинал ныть.

— Боже мой, он умер! — раздался громкий, истерический вопль Герберта, и Джек снова отпустил поводья, чтобы взглянуть.

Это было очевидно. Могучее, уродливое, безжизненное тело Казу лежало на земле, лоб был прострелен. Джек дважды взглянул на него, затем отвернулся. Прибежали слуги. Залаяла собака и стала лизать стекавшую на землю кровь. Герберт, точно обезумев, беспомощно повторял: он умер, умер!

Джек оглянулся еще раз и отошел. Он увидел лежащий на земле пистолет, поднял его и заткнул за пояс, несмотря на то, что он был весь в крови и поврежден ударом топора.

Затем он пошел к забору за лошадью. Но прежде, чем вскочить на нее, перевязал платком окровавленную руку, которая начинала сильно ныть. Он сознавал это, но не обратил ни малейшего внимания. Это было неважно. Он вскочил на лошадь и спокойно отправился в свое путешествие на юг. Окружающий мир казался бледным и незначительным. Но внутри него была действительность и уверенность, что Казу умер и что это хорошо. Он поехал по знакомой тропинке; солнце сильно жгло, и боль в руке чувствительно отдавалась во всем теле. Но он продолжал спокойно и равномерно ехать легкой рысью. Он не раздумывал о том, куда и зачем едет. Он просто ехал.

Спустился вечер, а он все еще ехал. Но лошадь прихрамывала и не хотела больше повиноваться. Темнота надвигалась с неимоверной быстротой. Он мечтал найти колодец или ручей, ибо мучительная жажда давно заставила его выпить все содержимое фляжки.

На его счастье лошадь встрепенулась и пошла бодрее. Через несколько минут она остановилась. Стало совсем темно. Он понял, что лошадь обнюхивает деревянный колодец. Джек соскочил, с трудом вытянул ведро, так как вода была очень глубоко, напился сам и напоил лошадь. Затем, не без труда, расседлал ее и привязал к дереву. Попил еще и съел кусок хлеба с сыром. Его клонило ко сну и он скоро задремал. Во сне он увидел Казу, приближающегося к нему с топором. Как хорошо, что Казу умер — теперь его зароют для удобрения земли. Разве старик Джордж не говорил этого? — «Земле нужно, чтобы люди были зарыты в нее, ради удобрения». Люди, подобные Казу — умершие и обратившиеся в удобрение, и люди, подобные старику Эллису! Бедный, старый Па!

Джек вспомнил о Монике. Об ее нежном, как цветок, личике. Испачканное этим грязным животным, Казу! Его следовало убить дважды! Но и в ней — Джек ясно сознавал это — было теперь что-то отталкивающее. Как могла она позволить этому негодяю приблизиться к себе! Нет, никогда его руки не дотронутся до того, к чему прикасались руки Казу. С Моникой все было покончено.

Тетя Матильда сказала: «Довольно одного скандала в семействе». Ну что же, теперь смерть Казу была скандалом не хуже первого!

Как пустынно в лесу! Какие большие, яркие звезды и как страшна одна из них! — «руку мою я обагрил в крови». И разглядывая при свете звезд свою окровавленную, больную руку, он не отдавал себе отчета, чья это была кровь, его или Казу. Он поднял руку к самой большой и яркой звезде и громко произнес: — Вот, вот моя окровавленная рука; возьми ее. Между нами всегда будет кровь.

Звук собственного голоса разбудил его. Он осмотрелся. Услышал поблизости свою лошадь и позвал ее. Она тихо заржала в ответ, продолжая пастись. Джек встал, чтобы убедиться, не нужно ли ей чего-нибудь, и ласково погладил ее.

— Видишь ли, — говорил он ей, — я не могу представить себе, чтобы Моника путалась с этим мерзавцем. Но верно такова моя судьба. Надеюсь, что если у меня будут дети, то они будут воинами. У моих детей должны быть зубы дракона и бесстрашие бойца. В Казу не было ничего воинственного, вот почему он погубил Монику. Она же, наоборот, создана для воина. Странно, ведь мой отец тоже совсем не воин. Он настоящий мещанин. Поэтому он и стал генералом. А я воин.

Он снова уселся, прислонившись к дереву и вглядываясь в далекие звезды и в темные пространства между ними. Рука болела сильно, но он не отрывал глаз от звездного неба.

Спал он беспокойно, лихорадочно, видел тревожные сны и встал с рассветом, чтобы напиться и окунуть в воду голову. Подошел его конь, которого он с трудом напоил и оседлал. Затем направился к колодцу наполнить фляжку, а когда вернулся, лошади уже не было.

Он позвал ее и услышал ответное ржание. Он сделал несколько шагов вперед, она снова где-то ржала; Джек стал искать, но найти нигде не мог. Странно! Ведь она должна была быть в нескольких шагах. Он стал осматриваться по сторонам. Тропинка исчезла. Колодца тоже не было видно. Одна лишь безмолвная, мстительная чаща. Заблудиться он не мог. Это было невозможно. Ферма и поселок должны были быть в каких-нибудь двадцати милях отсюда. Но идя дальше и проходя мимо редеющих зарослей резиновых деревьев, мимо гниющих стволов упавших гигантов, он понял, что действительно заблудился. И все-таки это казалось немыслимым. Он должен был набрести на какую-нибудь хижину, или напасть на след дровосека или охотника. Он ведь был так близко от жилых мест. В австралийских дебрях есть что-то таинственное. В них царит абсолютная тишина и тем не менее кажется, что где-то совсем рядом они полны жизни. Получается впечатление, что какие-то враждебные силы вас окружают и сбивают с пути.