Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

— Каньисарес… — в ужасе пробормотал старик. — Каньисарес идет… Сюда… Он у входа…

Священник отшатнулся. Глаза за очками вспыхнули и потухли. Немесио показалось, что, безмолвно обернувшись к остальным, он движением руки призвал их к спокойствию.

— Ну и что же? — спросил затем отец Гонсалес. — Пусть идет. Не хватает только… Впрочем, каждый может войти в храм божий! — добавил он уже другим тоном. Старик заметил, что лицо его помрачнело, когда он обратился к тем четверым: — Идите за мной, сеньоры.

Священник, а за ним остальные вышли из комнаты. И тут Немесио почудилось, что одного из них он знает. Даже не то чтобы знает, а просто видел. Видел сегодня, недавно! Это был тот самый негр, с которым он столкнулся около магазина Мануэля. Да, это он. Темный костюм и, главное, то же выражение спокойной решимости. Вот только складка на лбу стала еще глубже.

Сейчас, как никогда, старик ощутил всю тяжесть своего увечья. Вытянувшись, напрягшись, как струна гитары, он «слушал» каждым своим нервом, всей кожей. Ведь уже не раз случалось, что именно нервы и кожа помогали ему «услышать» выстрелы, если они раздавались недалеко. Но прошла минута, другая, а он так ничего и не «услышал». Тогда старик вышел из ризницы и, закрыв за собой дверь, забился среди скамей и замер в ожидании, шевеля губами.

Священник пересекал центральный двор. Шаг его был нетороплив и размерен. Держа в руке молитвенник, он машинально похлопывал им по ноге. Очки, сидевшие на переносице, напоминали блестящую бабочку. Прикусив нижнюю губу, словно поглощенный благочестивым раздумьем, он глядел в землю. И со стороны могло показаться, что именно так, углубившись в себя, он направляется к алтарю. Даже мерцание его глаз можно было принять за отблески священного огня.

Высоченный офицер, солдаты и двое полицейских стояли под сводом главного входа, и оружие в их руках казалось неправдоподобно длинным. Отец Гонсалес, искоса взглянув на винтовки, подумал, что, наверное, вот такими — черными и уродливыми — должны быть свечи в аду. Если только в аду есть свечи… И эти адские свечи здесь, во дворе собора, у стен дома божьего!

Священник почувствовал себя оскорбленным. Однако, когда он подошел к военным, его голос не выдал ни малейшей неприязни, наоборот, звучал он искренне и радушно.

— Чем могу служить, сеньоры? — спросил священник, смиренно склонившись.

Офицер оглядел его с ног до головы. Потом медленно обвел рукою двор.

— Нам известно, что вы кого-то здесь скрываете…

Схватившись за голову, священник отшатнулся, придав своему лицу испуганное выражение.

— Что вы! — ужаснулся он. — Упаси господь! Здесь могут быть сокрыты только грехи людские, поведанные мне на исповеди… Понимаете?

Полицейские засмеялись. Даже их начальник прикрыл рот кулаком.

— Так или иначе, — сказал он, — мы должны произвести обыск. И молитесь богу, отец, чтобы здесь не были обнаружены иные грехи.

— Как вам угодно, — ответил священник. — Вероятно, у вас есть разрешение властей? Не так ли?

— А как же иначе! Разве вы не видите? Полюбуйтесь на разрешение судьи! — оживился великан с полковничьими звездами на плечах. — Посмотрите-ка на эту прекрасную подпись!

И широким жестом он показал священнику на оружие своих людей. Священник кивнул, закусил губу. Он скрестил на груди руки, глаза его померкли за стеклами очков, но уже через мгновение в них снова вспыхнул огонек.

— Тогда идем, — сказал он спокойно. — Прошу, сеньоры!

Они последовали за ним настороженно, держа оружие наготове. Молодой священник слышал у себя за спиной их твердые шаги, и ему казалось, сапоги солдат ступают по его голове. Он почувствовал, что теряет самообладание. По очкам струился пот, во рту стало сухо; губы дрожали. «Не оставь меня, Иисус… Дай силы…» Он спрятал молитвенник в глубокий карман сутаны и вынул белый платок. Сняв на ходу очки, протер стекла, проверил, чисто ли, и снова надел. За его спиной раздался взрыв смеха.

— Прошу вас тише, сеньоры! — с упреком прошептал он. — Мы ведь в соборе.

Может быть, подействовало величие высоких стен, может быть, тишина, царившая в храме, а может, и мистическое чувство, которое внушает церковь даже тем, кто, не веруя в бога, верит тем не менее во что-то неопределенное, но голос полковника прозвучал виновато, когда он сказал:

— Хорошо, отец.

Священник вел этих людей по древнему зданию, не выказывая ни малейшего испуга. А они рыскали всюду: под колоколами на двух башнях-близнецах, во всех углах и нишах. Были открыты огромные старые шкафы. Военные осматривали, щупали, переворачивали их содержимое, не произнося ни слова. Но вот молчание было нарушено.