Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Однажды воскресным вечером, когда из сада доносился крепкий аромат гардений, Габриэлито обнаружил, что горе, оказывается, еще существует. Он услышал, как в глубине двора плакала Чача, кухарка. Старая негритянка рассказала ему, что дон Криспуло, лавочник, отказался одолжить денег ее мужу Панчо. Муж не смог сделать очередной взнос и должен был потерять свой клочок земли. Никто больше не мог дать ему взаймы, так как занимались этим только лавочники. Габриэлито рассказал об этом дедушке Сандалио и попросил его помочь Чаче, но дедушка отказался, ибо «тот, кто разбрасывает добро, в конце концов сам вынужден будет просить милостыню».

Вскоре после того, как президентом стал Менокаль, Эухения и Сандалио решили отослать мальчика в колледж «Ла Гран Антилья», лучший в Гаване, где он получит степень бакалавра.

Вот так изменилась его жизнь и началась сначала, будто он заново появился на свет.

Теперь он был Габриэль Седрон, просто Габриэль Седрон, чужак в огромном городе, среди изобилия, благодаря которому и стали называть те годы временем Тучных Коров.

Каетано Сарриа, усталый, вернулся домой под вечер. Он сел у дверей почитать газету, которую получал с недельным опозданием. Лола вышла, застегивая на ходу платье, и села в кресло напротив мужа. Она сказала, что у нее есть новость, но Каетано не ответил.

— Что с тобой? — спросила Лола.

— Да ничего, все эта сентраль.

— Так расскажи, в чем дело, я тоже хочу знать.

Каетано рассказал ей, что к нему приходил налоговый инспектор и в этот раз потребовал больше денег, чем в прошлый, за то, чтобы скрыть, что на плантации работало сорок девять человек, в то время как налоги он платил только за пятерых. Это ему обошлось дорого, но, во всяком случае, дешевле, чем если бы он платил налог полностью.

— Так чем же ты недоволен? — сказала ему Лола.

— Деньги есть деньги, милочка.

Кроме того, возникли осложнения с крестьянами, арендовавшими землю, и сержанту при выселении пришлось применить оружие, было даже несколько раненых.

— Этот сержант слишком груб. Не умеет он действовать осмотрительно, — заметил Каетано.

Но не это самое страшное. Хуже всего было то, что арендаторы грозили начать забастовку. Он выделял им по пяти с половиной фунтов сахарного тростника с каждой сотни фунтов, которую они сдавали. За тару вычитал пятьдесят сентаво с мешка, а деньги ссужал под двенадцать процентов.

— Так в чем же дело? — спросила Лола.

— Ни в чем, просто зарабатывают много и хотят зарабатывать еще больше. Уж такие они. По правде сказать, условия немного жесткие. Если они и дальше будут настаивать, я, пожалуй, снижу проценты до десяти, а за мешок буду брать по сорок семь сентаво.

— Тогда никаких осложнений не будет?

— Не знаю, арендаторы недовольны.

— Просто они завидуют землевладельцам.

Лола решила обрадовать мужа, сообщить свою новость. Она была у доктора, ее подозрение подтвердилось: два месяца беременности. Чуть помолчав, Каетано сказал:

— Хорошо. Кому-то надо все это оставить. Ну как он?

— Спит, — ответила Лола, немного обиженная.

Кухарка позвала их — ужин был на столе.

Вечером у себя в конторе Каетано просмотрел отчеты о прибылях. В десять он вернулся домой и лег в постель.

— Знаешь что, — сказал он Лоле, — я возьмусь за сентраль «Мануэлита».

— Разве у тебя без нее мало забот?

— Надо быть смелым. Завод там хороший, я присмотрелся как следует. Нынешним урожаем я расплачусь с генералом Осорио и выкуплю все закладные.

— И тогда снимешь его фотографию в конторе?

— Да, сниму.

— А что повесишь на ее место?

— На ее место? Ничего. И придет же такое в голову! Почему обязательно надо что-то вешать?

— И мы переедем в «Мануэлиту»?

— Нет, я открою контору в Гаване.

— Ой, как хорошо, милый, как я рада! — И Лола поцеловала его. — Нам надо купить дом. На Ведадо, — сказала Лола.

— Если хочешь…

— Особняк?

— А почему бы не особняк?

Лола снова поцеловала его.

— Ну не липни, — сказал Каетано. — Дом — это вложение средств. Если придут дурные времена, его можно сдать внаем.

Заснули они поздно. На заре его разбудил Эрмидио, он пришел сказать, что в имении «Трес эрманос» пожар, пламя раздуло ветром, и теперь его уже нельзя остановить.

Когда рассвело, они добрались до пылающих полей. Глядя на красный от огня горизонт, можно было представить, как велик пожар. Треща, горели каобы, дубы, лавры. Крысы и змеи спасались от огня.