Тобиас Вулф - Жизнь этого парня

– Дуайт, пожалуйста, – сказала она.

– Дуайт, пожалуйста, – изобразил ее он.

Когда мы въехали в первый поворот, я почувствовал, как пальцы Перл погружаются в мое предплечье.

– Дуайт, пожалуйста, – сказал я.

– Дуайт, пожалуйста , – снова скопировал он.

И затем он повез нас по извилинам над рекой, шины визжали, фары качались между отвесными скалами. И чем больше мы умоляли его, тем быстрее он ехал, лишь слегка притормаживая, чтобы вздохнуть после реальной смертельной опасности, и потом смеялся, демонстрируя, что не испугался.

Когда я был один дома, я лазил по чужим вещам. Однажды в комоде я нашел письмо матери от ее брата Стивена, который жил в Париже. Оно было полно описаний города и того, какое удовольствие жить там. Я прочитал его пару раз, затем переписал адрес с хрупкого голубого конверта и положил письмо обратно в комод.

Той ночью я написал письмо своему дяде, в котором нарисовал ужасающую картину нашей жизни в Чинуке. Все это казалось вполне правдивым, когда я писал это, но я увлекся. В конце письма я умолял своего дядю отвезти меня и мать в Париж. Если он только поможет нам, говорил я, мы примчимся в тот же миг. Мы найдем работу и вернем ему все, что займем у него. Сказал, что не знаю, как долго мы еще продержимся – все зависит от него. Наклеил на конверт марки и отправил письмо.

Я ждал ответа несколько дней, потом забыл об этом.

Моя мать поймала меня на пороге однажды днем, когда я вернулся с работы и заходил в дом. Она сказала, что хочет, чтобы я с нею прогулялся. Недалеко от дома был пешеходный мостик через реку, и когда мы дошли до него, она остановила меня и спросила, какого дьявола я там написал в письме ее брату.

Я ответил, что не помню точно.

– Это, должно быть, что-то довольно скверное, – сказала она.

Когда я ничего не ответил, она спросила:

– Как ты достал его адрес?

Я сказал ей, что нашел письмо на ее комоде. Она потрясла головой и посмотрела на воду.

– Я просто пытался помочь, – сказал я.

– Прочти это, – сказала она и протянула мне голубой конверт. Внутри было очередное письмо от дяди Стивена. Он выражал свой шок и сочувствие по поводу нашего отчаянного положения, но объяснил, что не может пойти на спасательную операцию в том виде, который я предложил. У него не было места для нас. И что касается поиска работы, у нас нет никаких перспектив. Мы не говорим по-французски, а даже если бы говорили, мы бы никогда не смогли добыть разрешения на работу. Я бы в любом случае отправился в школу. Вся эта идея была несуразной.

Тем не менее он и его жена хотели сделать все, что было в их силах, чтобы помочь нам. Они обговорили этот вопрос и составили план, который предлагали нам обдумать. Он состоял в том, что я приезжаю в Париж один, живу с ними и хожу в школу с моими кузинами, одна из которых, Кэти, была моего возраста и могла бы помочь мне найти друзей и освоиться. Пока я живу с ними, моя мать будет свободна уйти от Дуайта и найти работу. Когда она устроится, реально устроится – скажем, через год или около того, – я смогу снова воссоединиться с ней.

Дядя упоминал в письме чек, который он, очевидно, вложил, прося прощения, что не может послать больше. Он надеялся, что моя мать хорошенько обдумает его план, который казался ему неплохим. Впредь, он полагал, будет лучше, если она сама будет ему писать.

– Что думаешь? – спросила меня мать.

– Я не знаю, – ответил я. – Париж.

Она сказала:

– Только подумай об этом. Ты в Париже.

– Париж, – сказал я.

Она кивнула.

– Ну, так что ты думаешь?

– Я не знаю. А ты?

– У него есть некоторые действительно здравые мысли. Это был бы хороший опыт для тебя, пожить в Париже. И это дало бы мне некоторое время, чтобы разобраться с тем, что происходит здесь.

Я пытался мыслить трезво, как и она, но мы закончили тем, что стали улыбаться друг другу.

– Только ничего не говори о чеке, – сказала мне мать.

Дуайт был всецело за то, чтобы отправить меня в Париж. Мысль о том, что я скоро могу уехать, смягчала его и располагала к воспоминаниям. Он сказал, что его путешествия во время войны изменили его взгляды на жизнь. Он дал мне совет, как вести себя с французами, и рекомендовал быть терпимее при столкновении с их избалованными женоподобными обычаями. Я много слышал о любви французов к блюдам из лягушек и уяснил, что именно поэтому они стали известны как Лягушатники.

Из тома довоенной английской энциклопедии, которую он купил на дворовой распродаже, Дуайт прочитал мне длинную статью об истории Франции (бурной, сластолюбивой, отличающейся пристрастием галлов к тайным заговорам и предательству), о культуре Франции (полной галльского юмора и высокого духа, но главным образом вторичной, поверхностной, бессодержательной и безбожной) и о французском национальном характере (наделенном неким галльским телом и шармом, но легко возбудимом, чувственном и в целом ненадежном).