Семен Журахович - Кто твой друг

Левицкий умолк.

— Покурить, что ли? — сказал он и вышел из купе.

Я лежал на верхней полке, закрыв глаза. Женщины молчали. Через минуту послышался тихий голос Тони:

— Я хотела бы, чтоб кто-нибудь помнил меня вот так, всю жизнь. Как это хорошо, правда?

Голос ее сорвался, она резко отвернулась к окну, за которым чернела беззвездная летняя ночь.

Когда Надин гость ушел, мать пошутила:

— Еще одна железная дружба? Так вот и влюбишься когда-нибудь.

Ей понравился этот парень. Умные глаза, сдержанная, смущенная полуулыбка, чуть неуклюжие движения… И приятный голос, мягко звучащее полтавское «л».

Наде двадцать второй год. И все у нее дружбы железные. Тех парней, которые не могли удержаться на этой шаткой и острой грани, Надя беспощадно и навсегда исключала из круга своих товарищей. Каждое свое увлечение (разумеется, дружеское!) и каждое разочарование Надя переживала очень бурно.

Мать должна была выслушивать эти истории с подчеркнутой серьезностью. Упаси боже улыбнуться!

Но сейчас в голосе матери прозвучала ироническая нотка:

— Еще одна железная дружба? Так вот и влюбишься когда-нибудь.

— Уже, мама! — Надя подняла на мать сияющие глаза и сразу же опустила их.

— Что «уже»? — растерялась мать и прижала руку к груди.

— То, что ты сказала… Одним словом, Юрик, как писали в старых романах, мой жених. — Надя сделала реверанс. — Жених!..

— Боже мой! Жених… — Мать всплеснула руками. Холодок страха сжал ей сердце; почувствовала, что с этой минуты в жизни что-то резко меняется и неизвестно чего надо ждать от этой внезапной перемены. — Надюша, ты серьезно?..

Мать опустилась на стул. Растерянная улыбка застыла на ее лице. Не знала, верить или не верить собственным ушам.

— Ты серьезно, Надя?.. Господи, что ж ты молчала?

— Меня никто не спрашивал, — засмеялась Надя.

Она стояла возле тумбочки и ковыряла туфелькой ковер. Это занятие позволяло ей не поднимать глаз, не смотреть на удивленную и ошарашенную мать.

— Мы так привыкли к твоим железным дружбам, — жалобно проговорила мать. — Боже мой, жених! Я даже не успела разглядеть, что он из себя представляет.

— Понимаешь, мама, сперва я сама должна была как следует разглядеть…

— И что? Разглядела? — Мать встревоженными глазами смотрела на дочку, чувства ее раздваивались. Перед ней стояла высокая статная девушка, но ведь это ее Надюша, дитя, которое еще недавно… И одновременно мелькнула новая мысль: «Господи, это уже старость!» И стало страшно.

— Мама, он хороший, он… Я его люблю!

Мать покачала головой. Ну, конечно, он хороший. Это все, что она успела заметить…

— А отец? Что скажет отец?

Надя на краткий миг смешалась. Однако не замедлила с ответом.

— Отец имеет лишь совещательный голос. И то…

— Ох, Надюша!

С тех пор как она начала ходить и пролепетала первые слова, в доме только и слышно было: «Ох, Надюша!..» Ничем нельзя было угомонить или заставить хоть на шаг отступить от своего упрямую девчонку, когда она звонко и настойчиво объявляла: «Хочу и буду!»

Конечно, теперь Надя уже не маленькая. Как-никак на последнем курсе института. Серьезная, очень требовательная не только к другим, но и к себе. Она, как сама любит повторять, непримиримый враг серой обыденщины, засасывающей трясины мещанской мелочности. Кто первый в институте стал донором? Нечего и спрашивать: конечно, Надя. Кто, стиснув зубы от боли, дал кусок собственной кожи для пересадки обожженному ребенку? Разумеется, Надя. А какой институт она себе выбрала? Девичье ли это дело — прокладывать дороги бог знает где? Может быть, в безлюдных степях, может быть, в тайге. Да разве ее переубедишь?

И вот у Надюши жених. Она уже решила, и ничего тут не сделаешь. Мать безнадежно вздыхает.

— Ну чего ты, мама! — Надя подбегает к матери, обнимает ее и, пряча лицо, жалостным голосом просит: — Мама, ты сама, сама скажи отцу.

Никто не знал, как волновалась Надя, когда Юра пришел знакомиться с отцом.

Софрон Карпович беседовал с ним весьма вежливо и весьма сдержанно. Всем своим видом он говорил: «Мне надлежит радоваться и улыбаться новоявленному родичу, да? А я не радуюсь. И мне не хочется улыбаться. Я его в первый раз вижу и, говоря откровенно, не возражал бы, если б это был и последний… Только, пожалуйста, не обвиняйте меня в том, что я разбиваю чье-то счастье. Наоборот. Я хочу, чтоб моя дочь была счастлива. И именно потому считаю: рано ей замуж! Пускай кончит институт, а там видно будет. Что этот мальчишка может дать ей? Но спорить с Надеждой невозможно. Я уже пробовал… Ну что ж, я молчу».