Эрих Ремарк - На Западном фронте без перемен [litres]

– Закройте дверь! – кричим мы.

Они удаляются. Давешняя малышка уходит последней.

– Язычники! – щебечет она, но дверь все-таки закрывает. Победа за нами.

В полдень приходит госпитальный инспектор, учиняет нам разнос. Грозит крепостью и прочими карами. Что ж, госпитальный инспектор, как и интендантский, хотя и носит длинный кортик и погоны, но вообще-то просто чиновник, и даже новобранец не примет его всерьез. Поэтому мы не мешаем ему разоряться. Что нам сделается…

– Кто бросил бутылку? – вопрошает он.

Я и подумать не успел, стоит ли сознаваться, как кто-то говорит:

– Я!

Мужчина с лохматой бородой приподнимается на койке. Всем интересно, почему он так сказал.

– Вы?

– Так точно. Я был раздосадован, что нас разбудили без надобности, и вышел из себя, сам не знал, что делаю.

Шпарит как по писаному.

– Ваше имя?

– Резервист Йозеф Хамахер.

Инспектор уходит. Все сгорают от любопытства.

– Ты зачем вылез? Бросал-то не ты!

Он ухмыляется:

– Ну и что? У меня справка из психушки.

Это понятно каждому. Со справкой из психушки можно делать что угодно.

– Короче говоря, – рассказывает он, – у меня было черепное ранение, и мне выдали справку, что временами я невменяем. С тех пор живу и в ус не дую. Меня нельзя раздражать. Стало быть, ничего мне не будет. Этот внизу здорово разозлится. А сознался я потому, что бросок доставил мне удовольствие. Коли завтра они опять откроют дверь, сызнова шандарахнем.

Все в восторге. С Йозефом Хамахером можно творить что хочешь.

Потом за нами приезжают бесшумные плоские каталки.

Повязки присохли. Мы рычим как медведи.

В палате нас восемь человек. Самое тяжелое ранение у Петера, курчавого брюнета, – сложное повреждение легкого. У его соседа Франца Вехтера прострелено плечо, которое поначалу выглядит неплохо. Однако на третью ночь он будит нас, просит звонком вызвать сестру: кажется, у него открылось кровотечение.

Я с силой жму на звонок. Ночной сестры нет как нет. Вечером мы изрядно задали ей работы, потому что после перевязки всех мучили боли. Один просил положить ногу так, другой – этак, третий требовал пить, четвертому она взбивала подушку, под конец толстая старушенция сердито ворчала и хлопала дверью. Вот и сейчас небось ожидает чего-нибудь в таком же духе, оттого и не идет. Мы ждем. Потом Франц говорит:

– Позвони еще раз.

Я звоню. Ее по-прежнему не видно. В нашем крыле ночью дежурит одна-единственная сестра, может, занята сейчас в других палатах.

– Франц, ты уверен насчет кровотечения? – спрашиваю я. – Не то ведь опять получим нахлобучку.

– Повязка мокрая. Свет никто включить не может?

Да, попробуй включи, когда выключатель возле двери, а встать никто не может. Я давлю на кнопку большим пальцем, пока он не немеет. Сестра не иначе как заснула. Работы у них полным-полно, еще днем все из сил выбиваются. Вдобавок постоянные молитвы.

– Как насчет бутылками шандарахнуть? – спрашивает Йозеф Хамахер, обладатель справки.

– Она звонка не слышит, а уж это тем более пропустит мимо ушей.

Наконец дверь отворяется. На пороге стоит недовольная старушенция. Но, увидев, что творится с Францем, в спешке кричит:

– Почему мне не сообщили?

– Так мы же звонили. А ходячих здесь нету.

Кровотечение сильное, Францу делают перевязку.

Утром мы видим его лицо, заострившееся и пожелтевшее, а ведь вечером выглядело почти здоровым. Сестры теперь заходят чаще.

Иногда это сестры-помощницы из Красного Креста. Добродушные, но подчас довольно неуклюжие. Перестилая постель, часто причиняют боль, пугаются, а со страху делают еще больнее.

Монахини надежнее. Знают, как обращаться с ранеными, но им бы очень не помешало быть чуть повеселее. Впрочем, у некоторых чувство юмора есть, и вот они совершенно замечательные. Ну кому бы не хотелось исполнить любое желание сестры Либертины, чудесной сестры, которая поднимает настроение всему крылу, даже когда ее просто видно вдалеке? И она не одна такая. За них мы бы в огонь пошли. Здесь вправду жаловаться не на что, монахини относятся к нам прямо как к гражданским. Вспомнишь о гарнизонных лазаретах, где надо лежать, как бы вскинув руку к козырьку, так просто страх берет.

Силы к Францу Вехтеру не возвращаются. И однажды его увозят из палаты. Йозеф Хамахер со знанием дела объясняет:

– Больше мы его не увидим. В мертвецкую его отвезли.

– Куда-куда? – переспрашивает Кропп.

– Ну, в смертную палату…