Эрих Ремарк - На Западном фронте без перемен [litres]

Остальные тоже отпускают шуточки, неприятные шуточки, а как иначе? Гробы ведь в самом деле для нас. В таких вещах организация работает четко.

Фронтовая полоса охвачена брожением. В первую ночь мы пытаемся сориентироваться. Поскольку довольно тихо, нам слышно, как за вражеским фронтом грохочут транспорты, беспрестанно, до самого рассвета. Кач говорит, что они не отходят, а подвозят войска – войска, боеприпасы, орудия.

Английская артиллерия усилилась, это мы слышим сразу. Справа от фермы стоят по меньшей мере четыре батареи, нацеленные на двадцать и пять правее, а за тополевым обрубком установлены минометы. Кроме того, прибавилось малокалиберных французских пушек, стреляющих осколочно-фугасными снарядами.

Настроение у нас подавленное. Через два часа после того, как мы водворились в блиндажах, собственная артиллерия загоняет нас в окопы. Третий раз за четыре недели. Будь это ошибки в прицеливании, никто бы слова не сказал, но все дело в том, что изношенные орудия дают разброс снарядов вплоть до нашего участка и такие неприцельные выстрелы отнюдь не редкость. Вот почему сегодня ночью у нас двое раненых.

Фронт – это клетка, где приходится нервно ждать, что будет. Над нашими позициями решеткой перекрещиваются траектории снарядов, и мы живем в напряжении неизвестности. Над нами витает случай. Когда подлетает снаряд, я могу только пригнуться, и всё; куда он саданет, я в точности знать не могу, как не могу и повлиять на это.

Именно власть случая и делает нас безразличными. Несколько месяцев назад я сидел в блиндаже, играл в скат, а через некоторое время пошел навестить знакомых в другом блиндаже. Когда я вернулся, от первого блиндажа не осталось и следа, его разнесло прямым попаданием тяжелого снаряда. Я пошел к второму блиндажу и подоспел как раз вовремя, чтобы помочь откапывать. Засыпало его.

Случайно я остаюсь в живых и так же случайно могу погибнуть. В надежном блиндаже меня может раздавить в лепешку, а в чистом поле я могу уцелеть под десятичасовым ураганным огнем. Любой солдат остается в живых лишь благодаря тысячам случайностей. И любой солдат верит случаю и доверяет ему.

Нам приходится следить за сохранностью хлеба. В последнее время, поскольку позиции уже толком не чистят, сильно расплодились крысы. Детеринг твердит, что это самый что ни на есть верный признак опасности.

Здешние крысы большущие и оттого особенно отвратительные. Такую породу называют трупными крысами. У них мерзкие, злобные, голые морды, а от одного вида длинных лысых хвостов накатывает тошнота.

Они, кажется, здорово голодные. Почти у всех обгрызли хлеб. Кропп тщательно заворачивает свой в брезент и кладет себе под голову, но не может спать, потому что крысы бегают по лицу, стараясь добраться до хлеба. Детеринг решил схитрить: прикрепил к потолку блиндажа тонкую проволоку и подвесил к ней узелок с хлебом. Ночью, включив фонарик, он увидел, что проволока раскачивается, а верхом на хлебе сидит жирная крыса.

В конце концов мы устраиваем расправу. Обгрызенные куски хлеба тщательно обрезаем; выбрасывать-то ни в коем случае нельзя, иначе завтра будет нечего есть.

Обрезки складываем на полу посреди блиндажа. Каждый вооружается лопаткой и ждет. Детеринг, Кропп и Кач держат наготове фонарики.

Через несколько минут слышится первое шарканье и волочение. Оно усиливается, теперь уже топает множество маленьких ног. Тут вспыхивают фонарики, и лопатки обрушиваются на черную кучу, которая бросается врассыпную. Результат неплох. Мы выбрасываем крысиные останки через край окопа и опять караулим.

Еще несколько раз эта операция проходит успешно. Потом крысы то ли что-то заметили, то ли почуяли неладное. Перестали приходить. Однако на следующий день все же утащили с полу остатки хлеба.

На соседнем участке они напали на двух больших кошек и собаку, загрызли их и объели.

На другой день нам выдают эдамский сыр. Каждому почти по четверти головки. Отчасти это хорошо, потому что сыр вкусный, а отчасти паршиво – до сих пор большие красные шары всегда предвещали крупную заваруху. Предчувствие усиливается, когда вдобавок выдают шнапс. Мы его, конечно, выпиваем, но на душе нехорошо.

Днем мы соревнуемся в стрельбе по крысам и бездельничаем. Запасы винтовочных патронов и ручных гранат пополняются. Штыки мы проверяем сами. Дело в том, что у некоторых на тупой стороне зубцы, как у пилы. Если кто-нибудь с таким штыком попадает в руки противника, его беспощадно приканчивают. На соседнем участке находили наших, которым этими зубчатыми штыками отпилили носы и выкололи глаза. Потом набили рот и нос опилками, и они задохнулись.