Эрих Ремарк - На Западном фронте без перемен [litres]

Однако Альберт ему не друг и оттого лишь коротко бросает:

– Немного дольше, чем вы, полагаю.

Рыжеватые усы подрагивают.

– Вы что же, знать меня не хотите, а?

Тьяден открывает глаза:

– Нет, почему же.

Химмельштос поворачивается к нему:

– Да ведь это Тьяден!

Тьяден поднимает голову:

– А знаешь, кто ты?

Химмельштос ошарашен:

– С каких это пор мы на «ты»? В придорожной канаве вместе не лежали.

Он совершенно не в состоянии совладать с ситуацией. Такой открытой враждебности никак не ожидал. Но пока что остерегается; наверняка наслушался чепухи насчет выстрелов в спину.

После фразы о придорожной канаве у Тьядена от злости даже остроумие прорезается:

– Не-а, там ты в одиночку отдыхал.

Химмельштос тоже закипает. Однако Тьяден поспешно опережает его. Он должен выдать заготовленный ответ:

– Хочешь знать, кто ты? Сволочь, вот кто! Давно хотел тебе сказать.

Многомесячное удовлетворение светится в его поросячьих глазках, когда он выкрикивает «сволочь».

Теперь и Химмельштосу нет удержу:

– Ты чего добиваешься, сучонок паршивый, мразь грязнорылая? Встать, руки по швам, когда начальник к вам обращается!

Тьяден величественно машет рукой:

– Вольно, Химмельштос. Можете идти.

Химмельштос – просто рассвирепевший строевой устав. Сам кайзер не мог бы оскорбиться сильнее.

– Тьяден, приказываю вам встать! – рычит он.

– Еще что-нибудь? – спрашивает Тьяден.

– Вы намерены выполнять мой приказ или нет?

Тьяден хладнокровно и однозначно отвечает, сам того не зная, знаменитейшей цитатой из классика. Одновременно он проветривает свой задний фасад.

Химмельштос устремляется прочь:

– Под трибунал пойдете!

Он исчезает в направлении канцелярии.

Хайе и Тьяден разражаются громовым торфяниковским хохотом. Хайе хохочет так, что вывихивает себе челюсть и вдруг беспомощно застывает с разинутым ртом. Альберт ударом кулака ставит ему челюсть на место.

Кач встревожен:

– Если он нажалуется, будет хреново.

– Думаешь, нажалуется? – спрашивает Тьяден.

– Наверняка, – отвечаю я.

– По меньшей мере на пять дней под арест загремишь, – говорит Кач.

Тьядена это ничуть не пугает:

– Пять дней губы – пять дней покоя.

– А если тебя в крепость закатают? – допытывается дотошный Мюллер.

– Тогда война для меня кончится.

Тьяден везунчик. Его ничто не тревожит. Вместе с Хайе и Леером он уходит, чтобы его не нашли в первоначальной суматохе.

Мюллер все еще не угомонился. Опять приступает к Кроппу:

– Альберт, если б ты сейчас вправду вернулся домой, то что бы делал?

Кропп сыт и оттого более покладист:

– Сколько же нас тогда будет в классе?

Мы подсчитываем: семеро из двадцати убиты, четверо ранены, один в психушке. Стало быть, максимум двенадцать человек.

– Трое из них лейтенанты, – говорит Мюллер. – Думаешь, они позволят Кантореку орать на них?

Мы так не думаем, да и сами больше не позволим на себя орать.

– Что ты, собственно, думаешь о тройственном действии в «Вильгельме Телле»? – вдруг вспоминает Кропп, покатываясь со смеху.

– Какие цели ставил перед собой гёттингенский «Союз рощи»? – вопрошает и Мюллер, неожиданно очень строго.

– Сколько детей было у Карла Смелого? – спокойно парирую я.

– Из вас, Боймер, ничего в жизни не выйдет, – квакает Мюллер.

– Когда состоялась битва при Заме? – интересуется Кропп.

– Вам, Кропп, недостает моральной серьезности, садитесь, три с минусом, – заявляю я.

– Какие задачи Ликург считал важнейшими в государстве? – шепчет Мюллер, поправляя незримое пенсне.

– Как правильно: «Мы, немцы, боимся Бога, а больше никого на свете» или «Мы, немцы, страшимся…»? – вставляю я.

– Какова численность населения Мельбурна? – щебечет в ответ Мюллер.

– Как вы намерены жить, если не знаете этого? – возмущенно спрашиваю я у Альберта.

– Что такое когезия? – в свою очередь решительно вопрошает он.

Из всего этого мы помним уже не больно много. Проку-то от него не было никакого. Но никто в школе не научил нас, как закурить сигарету в дождь и ветер, как разжечь костер из сырых дров или что штыком лучше всего бить в живот, ведь тогда лезвие не застрянет между ребер.

Мюллер задумчиво произносит:

– Зачем это нужно? Все равно придется опять сесть на школьную скамью.

Я считаю, что это исключено:

– Может, сдадим досрочно.

– В таком случае без подготовки не обойтись. Да если и сдашь, что тогда? Быть студентом вряд ли намного лучше. Если нету денег, придется зубрить.