Георгий Караславов - Дурман

— Пусть идет, — кивнул Иван. — А где же он?

— Я сейчас его приведу, — сорвалась с места Тошка, — вместе и позавтракаете на скорую руку…

— Пусть садятся вместе за стол, не станем с каждым отдельно возиться, — поддержала ее свекровь.

Голос чуть было ее не выдал. Или, может быть, ей так показалось? Она чувствовала, как сердце бешено колотится в груди. От волнения горло перехватило и помимо воли вырвался какой-то хриплый звук. „Сейчас! Сейчас! — думала она. — Если не захочет сама выпить, я ее силой напою… Нет, она выпьет. Еще сама себе вина нальет и дурману сама всыпет… А отвар из пузырька старая потом куда-нибудь выльет украдкой…“

Старуха вышла из комнаты. Ей не сиделось на одном месте, да к тому же она боялась, как бы Иван не понял по глазам, что она задумала, и не испортил все. А теперь этим утром все складывалось как нельзя лучше. „Только бы… только бы, господи…“ — повторяла про себя старуха. Мысли ее мешались.

А время текло медленно, лениво. Иван и Пете все еще торчали на кухне, собирались так долго или еще что, черт их знает… Старая начала беспокоиться. Вот уже и обед скоро, а они все еще копаются… Если и этот день пройдет напрасно, если и сегодня она ничего не сделает, бог знает, когда еще выпадет такой удобный случай…

Старая очнулась. Калитка хлопнула, и Пете помчался по улице, как взбрыкивающий жеребенок, и в ясном воздухе разнеслось его веселое „тра-ла-ла! тра-ла-ла!“ Теперь? Да, теперь они в доме были одни. Никто ничего не услышит, не увидит. Только бы какая-нибудь гостья не приперлась. Старая так и ощетинилась, представив, что какая-нибудь соседка-трещотка может притащиться именно сейчас… Надо будет выгнать… Да как же ее выгонишь — она тут же почует неладное… Встань сейчас родная мать из гроба, старая и ее бы не пожелала видеть… Одна только единственная мысль сверлила мозг: скорее, скорее, не откладывая. Чтобы еще до обеда все кончилось.

Старая прильнула к окошку, напряженно всматриваясь во двор. Дверь слегка скрипнула. На дворе показалась Тошка, повозилась за амбаром, потом вышла и повернула к тумну. „За дровами пошла“, — проглотила старуха сухой комок в горле. И вдруг вся ослабла, силы ее оставили, голова бессильно упала на грудь, как тяжелый, огромный камень. Она знала, что ей надо делать, но не в силах была сдвинуться с места, ноги не слушались, словно перебитые. „Неужели не смогу?“ — спросила она себя, охваченная ужасом, и оперлась на руки. Поднялась, сама не зная как. „Скорее! Скорее!.. Время идет!“ — подгоняла она себя, шатаясь из стороны в сторону, как пьяная. В чулан, к сундуку… Нащупала ключ, привязанный к фартуку, освободила его и, держась руками за стены, вошла в полутемную каморку. Дрожащими руками она быстро отомкнула сундук и зашарила в поисках необходимого. Сначала она лихорадочно выбрасывала из сундука сложенные там вещи, но потом, сообразив, что нужно будет обратно их укладывать, стала искать более спокойно. „Что же я делаю? — сказала она вслух, — только бы она не увидела, как я ищу“. Старая вдруг испугалась, что Тошка увидит, как она что-то ищет в сундуке. Наверно, смеяться начнет над ней, так весь план рухнет… „Ох, господи, царица небесная! Ну, куда же я их сунула!“ — бормотала она себе под нос, роясь в старом тряпье. Теперь время летело стремительно, ей казалось, что прошел уже целый день. Тошка, наверное, уже вернулась в кухню и ждет ее. А когда увидит, что ее нет, пойдет искать и войдет в чуланчик. И застанет ее здесь. „А потом что? Тогда все пропало, все пойдет прахом… Как так, пойдет прахом? Почему?..“ Старая постепенно уняла волнение и с новой энергией продолжала свои поиски… Но страх не отпускал ее, и чем скорее хотелось ей отыскать отраву, тем менее это ей удавалось. Узелок с дурманом и пузырек с отваром словно потонули среди этого тряпья и старой одежды. Ну вот, наконец-то! Нашла! Она крепко схватила свое смертоносное снадобье дрожащими руками. Но нет, надо сначала запереть сундук. Неизвестно почему, но ей казалось, что надо непременно запереть. Войдет кто-нибудь и спросит: „А почему этот сундук не заперт?“ Но, повернув ключ, она вдруг сообразила, что теперь уже нет смысла запирать. „Пусть лучше будет не заперт, — пришла ей в голову новая мысль. — До сих пор стоял так, пусть и теперь будет, как раньше…“ И она снова протянула руку, но рука дрожала, ключ плясал и не мог попасть в замочную скважину, которая все уплывала куда-то в сторону. Да и свету было недостаточно, она действовала почти на ощупь. „Ах, ты, будь ты неладен! — разозлилась старая. — Да и я-то не лучше, руки как крюки!“