Георгий Караславов - Дурман

Тошка суетилась около очага, раздувала огонь, подбрасывала щепки и сучья, готовилась к дневной работе. Свекровь следила за ней со спины и слегка покачивала головой. „Попалась наконец-то мне в лапы!“ Той, другой, крепкой, ненавистной Тошки уже не было. Перед ней была больная Тошка, которая скоро выпьет стакан вина с дурманом…

Старая не думала о последствиях. Впрочем, она уже все обдумала заранее за эти долгие месяцы и была абсолютно уверена, что все кончится благополучно. Придут соседи, удостоверятся, что умерла скоропостижно, как ходила, так и умерла, быстренько похоронят и дело с концом… На скольких похоронах была старая, и никогда не заходило разговору: как умер тот или этот. Умер, вот и все, так было богу угодно. Много всяких болезней на свете, откуда людям знать: здоров был человек или хворый. В прошлом году, когда Пеню Арабаджия помер, все диву дались. Такой был здоровила, богатырь да и только, не было человека, который бы не позавидовал его здоровью. Общее мнение было, что если не умрет от ножа или пули — всякое бывает — то жить ему не меньше ста лет. А оно вон как вышло… Поправлял колесо тележное, да так и остался на месте. Смотрят люди — лежит рядом мертвый и все… Но никто и слова не сказал, никто ни в чем не усомнился. Умер человек, что из того… И с Делей Пангалкиной такое же случилось. Днем опыляла анис, вечером слегла в постель, заохала и, пока сообразили, кончилась… И она была молодая и крепкая, как репка… Люди, может, и пошушукаются насчет Тошки, но о старой дурного слова не скажут, в этом она была уверена. Да и откуда таким словам пойти? Жили добром, в согласии, чего еще желать надо? Да и если и узнают про отраву, опять ничего. Ну, выпила яду, выпила, кто тут виноват? Мало ли люди травятся, и молодые и старые… Каждый сам своей жизни хозяин, разве остановишь? Ну, поинтересуются, почему, дескать, руки на себя наложила? Невмоготу жить стало или что? Ну, и пусть интересуются… Захотела и умерла. А почему да отчего, это она одна знает… Да у них в деревне очень-то и не копаются в таких делах. Враги да недруги пошипят немного, ну и пусть шипят, их дело. Ей бы только свое добро сохранить, а они пусть болтают, сколько хотят… Да нет, никто ни о чем не догадается. „Только бы дурман не подвел!“ — молилась старая в страхе и отчаянии.

Вошел Иван. Шерстяные онучи обрызганы грязью, на спине солома. Отряхнулся и сел к огню на низкий трехногий табурет.

— Нет ли чего пожевать? — обернулся он сначала к матери, а потом глянул на Тошку. Старая словно только сейчас его заметила, удивленно взглянула на него и заворчала:

— Ишь, сколько мусору в дом приволок, убирай за тобой, пойди отряхнись во дворе.

Иван осмотрелся:

— Две-три соломинки, не велика беда…

— Не велика беда! Для тебя, может, и не беда, а ты подумай об тех, кто должен за тобой убирать!.. — Старая повысила голос, явно показывая, что имеет в виду Тошку.

Чтобы Иван не подумал, что она пожаловалась свекрови, Тошка тихо заметила:

— Да ничего, мама, я сейчас подмету…

— Ничего! Как так ничего? — понизила старая тон и добавила уже совсем мягко: — Ну да ладно, дай ему чего-нибудь поесть, пусть идет по своим делам… А то, когда… — Старая хотела добавить, что в другой раз с раннего утра уже торчит в своих кофейнях, а когда ей не нужен и даже мешает, сидит дома, как назло, да еще и есть просит… Но вовремя осеклась и повернула совсем в другую сторону: … когда ты в такую рань есть просил…

— Да я вчера и не ужинал, оголодал, — начал оправдываться Иван.

— Шляйся побольше…

— Ну, завела… — перебил ее с досадой Иван. — Чем же мне заняться?

— Не знаешь, чем бы заняться?.. — Старуха запнулась: вот тебе раз, сам же и спрашивает. Она тут же вспомнила, что дядя его Продан просил зайти к ним помочь плетень у огорода поправить. Позавчера волы зашли в огород и повалили плетень. — Вот тебе и дело. Иди к дяде Продану, помоги плетень поставить… Вчера мы с ним виделись, так он просил тебе передать…

— Хорошо, схожу, — ответил Иван. — Прямо сейчас и пойду.

Строгость матери, защищающей Тошку, очень ему пришлась по душе. „Смотри-ка, как подобрела!“ — радовался Иван.

— Пойдешь к дяде Продану, возьми с собой Пете, пусть поиграет с Ангелчо, — продолжала старая. „Все устраивается, — подумала она, вне себя от радости. — Пусть уходят оба, а то, не дай бог, помешают еще…“

— Возьми его, возьми с собой, — попросила и Тошка. — Надоело ему все во дворе да во дворе. Да и играть ему здесь не с кем, все соседские ребята постарше, не хотят с ним водиться.