Павел Калебин - Настоящие деньги

«Оригиналы фотографируются, негативы копируются на покрытую светочувствительным слоем цинковую пластинку. Та потом травится кислотой, в результате чего получается клише, с помощью которого можно изготовить определенное множество копий оригинала …» — всплыла перед Валькиными глазами выдержка из этой главы.

«Какого оригинала?» — невольно задал он сам себе вопрос. А перед глазами тут же вновь полетели стодолларовые бабочки…

И только голос отца вернул, наконец, в реальность Вальку:

— Сын, гаси свет! Ночь уже…

Утром Кранц и его юный стажер встретились на общей кухне коммуналки. Старик пил чай.

— Ну, что, дядь Борь, — спросил его нетерпеливо замерший в дверном проеме Валька, — идем ваш салон марафетить?

— Не ваш, а наш, — поправил его Кранц, после чего смачно отхлебнул чаю из своей чашки.

— Ну, наш. Так идем?

— Родители знают? — взглянул на Вальку исподлобья старик.

— Нет пока.

— Ну и правильно. Тогда сделаем так, — Кранц стал говорить тихо, — сейчас я чай допью и уйду. А ты тоже позавтракай спокойно и ступай за мною следом. Так никто не догадается, что мы с тобою одно дело замыслили. Ну, а там видно будет, что родителям твоим говорить. Главное, чтобы дело наше с тобой пошло. Шоб, понимаешь, кооперация наша не прогорела…

Позавтракать спокойно у Вальки не получалось. Не терпелось ему поскорее оказаться в их с дядь Борей кооперативе. А главное — поведать о своем сие старику. Интересно, что тот скажет?

Сон, однозначно, вызван чтением книги по фотоделу — был уверен Валька. И вполне возможно, что явление в нем порхающих бабочек-купюрок сулит их предприятию скорую и весьма хорошую прибыль. Но имелось у Вальки и еще одно предположение. Он не забыл о фотоцинкографии! Ведь именно эту главу он читал перед сном. Кранц же накануне как-то так загадочно акцентировал его внимание на этом направлении фотографии, что можно было подумать, будто он посвящает своего стажера в некую великую тайну. А чего тут тайного, если об этой самой цинкографии довольно подробно написано в книжке, которую старик сам же ему и вручил? Или Борис Аркадьевич имеет собственные виды на этот способ печати? Но тогда что, интересно, он собрался печатать? Неужели, и правда, фотографии рок-групп на футболках? Или…

Ход мыслей Вальки Невежина прервался, когда он вышел на Ревпроспект, где располагалась фотомастерская, со вчерашнего дня ставшая носить пафосное название: «Фотографический салон Кранца». Улицы города были немноголюдны: воскресное утро — народ еще спал. Поэтому нездоровая суета возле дверей салона, которую Валька заметил на подходе к нему, его сразу насторожила. Да тут еще из-за поворота выскочил желтый милицейский «уазик» и, скрипнув тормозами, остановился возле бывшей фотомастерской.

Валька ускорил шаг.

Первым, что увидел он, приблизившись к дверям салона, была вывеска, которую они вчера с Борисом Аркадьевичем закрепили над ними. Теперь она почему-то болталась на одном гвозде, свешиваясь вниз, перпендикулярно земле, да к тому же была испачкана белой краской. Следующим открытием для Вальки стало разбитое стекло на двери. Неуверенно потянув за ручку, он открыл ее и тут же услышал сердитый оклик:

— Куда, молодой человек? Закрыто.

Валентин обернулся. Голос, как оказалось, принадлежал розовощекому милиционеру, сидевшему за рулем желтого «уазика».

— Да я вроде как на работу… — неуверенно ответил Валька ему.

— Фотограф, что ли?

— Ну, что-то типа.

— Что значит — что-то типа?

— Стажер! — вспомнил Валька слово, как нельзя лучше определяющее его статус.

Милиционер усмехнулся:

— Ограбили твою контору, стажер!

— Как… ограбили?

— Вот так. Как обычно грабят? Вышибли дверь, проникли в помещение.

Валька невольно поднял глаза на сорванную вывеску.

— А это зачем сорвали?

— Я почем знаю? — милиционер за рулем «уазика» вновь усмехнулся. — Спрашивай у следователя. Внутри они.

— Так я зайду?

— Валяй, — великодушно разрешил милиционер.

Борис Аркадьевич стоял в зале, возле пустой треноги, понурив голову, словно набедокуривший школьник, и теребя пуговичку своей голубенькой жилетки. Рядом на стульчике сидел немолодой мужчина, одетый в заметно поношенный, некогда черный костюм. На коленях у незнакомца покоилась папка, служившая подложкой листу бумаги, на котором тот что-то быстро писал. При появлении юноши он отвлекся от своего занятия и поинтересовался у него: