Василий Голышкин - Большая починка

— Оля! — позвал Саша Павлов.

Оля подошла. Саша Павлов шепнул ей что-то на ухо и отпустил. Подозвал Полю, шепнул и отпустил.

— Лариса, Вера, Люся… — всех перебрал.

Последней подошла Лида.

— Спокойной ночи, — шепнул Саша Павлов и ушел.

Лида догадливо покачала головой: не доверяет. Но головы не повесила. Звено что-то затеяло. Не будь она девчонка, если не узнает что. Глаз не сомкнет, а подкараулит. Саша Павлов напротив нее живет. Если через огороды не уйдет, обязательно ей на глаза попадется. На всякий случай, встретив в тот день Генку Юровца, директора пионерской обсерватории, поинтересовалась:

— Геночка, вчера ночь какая была, лунная?

— А тебе для чего? — поинтересовался Генка Юровец.

— Я дневник пишу, — потупилась Лида.

— Лунная, — сказал Генка Юровец, — хотя месяц на ущербе, буквой С.

— Спасибо, — сказала Лида, — за луну.

Теперь она точно знала, какой сегодня будет ночь — лунной, такой, как вчера. Один день не много отгрызет от месяца, хоть он и на ущербе.

Когда в доме уснули, Лида подкралась к окну. Распахнула и прислушалась. Тихо и лунно. А месяц действительно на ущербе, буквой С, стареющий. Когда молодой, буквой Р, рождающийся. От деревьев на улице тени. Машут, как раненые птицы крыльями, и не могут улететь. На станции коротко и сердито басит электровоз. Просит пропуска. Над городом в рубинах, как в звездах, мурлычит, летя, самолет. Вдруг возле дома Саши Павлова замигал красный фонарик. И сейчас же в ответ ему замигали другие фонарики: желтые, зеленые, синие. Лида насчитала шесть огоньков. Без нее и Мишки-толстого все звено. Интересно, что дальше будет? Лида высунулась в окно и не дышит.

Чу, идет кто-то. Шаркает башмаками по тротуару. В очках, как в фарах. От луны это. Остановился, огляделся, вынул бутылку, запрокинул голову: буль, буль, буль…

Пьяница несчастный… Фонарик возле дома Саши Павлова мигнул и погас. Пьяница прошел. И опять тихо.

Нет, снова чьи-то шаги. Идут двое. Несут что-то на палке. Какой-то узел. Фонарик у Сашиного двора мигнул дважды. За двумя с узлом увязался третий. Когда прошли мимо, Лида узнала: Ваня Родин из их звена.

Еще пять раз мигал фонарик, и ко всем, кто нес что-нибудь, примыкал сопровождающий. Последним за человеком с мешком ушел Саша Павлов. Наверное, это был он, потому что фонарик больше не мигал, хотя прохожие были с багажом. Ну, все, можно пожелать Саше Павлову удачи и ложиться спать. Никого, конечно, они не поймают, а она уж завтра потешится над ними, изобразит: Саша Павлов — ночной охотник за сокровищами.

Вдруг Лиде послышалось, будто где-то стрекочет швейная машинка. Машинка ночью? Глупо. Нет, стрекочет. Все ближе и ближе. Лида вгляделась в ночь и ахнула. Кто-то в белом катил по шоссе ящик с мороженым. И ролики-колеса стрекотали, как швейная машинка. Ящик… А может, не ящик? Может, то, ради чего Саша Павлов затеял ночную охоту? Лида почувствовала, что дрожь, как крапива, пробежала по телу. Она заметалась в окне. Саша, где он? Ах да, у нее же фонарик. И владеет она им не хуже других. Три точки — С, точка, тире — А, четыре тире — Ш, опять точка и тире — А, С — А — Ш — А.

Лида схватила фонарик и, когда ящик проехал, засигналила: «Са-ша Пав-лов… Са-ша… Пав-лов…» Нет ответа. Нет, нет и нет. А тот, с ящиком, далеко уже. «Швейную машинку» едва слышно, что делать? А если самой за тем, что с ящиком? Страшно, ночь, а она одна. А если не думать о страхе, забыть и не думать? Просто делать что надо и не думать…

Лида вылезла из окна и, прижимаясь к домам, засеменила вдоль улицы. Скорей, скорей, скорей… Стоп. Не слышно ли кого? Нет, тихо. А «швейная машинка»? Стрекочет впереди. Скорей за ней… Остановилась, прислушалась. Не так стрекочет, как раньше, глуше. Догадалась, тот, с ящиком, едет по мосту. Остановился. Отдыхает, наверное. Подкралась ближе, притаилась. Человек в белом стоит на мосту и озирается. Ой, что это он делает? Подкатил тележку к самому краю, перевалил ящик через перила и — бултых в воду. Снежка взревела от боли и, пустив фонтан, успокоилась. А тот, в белом? Уже не в белом. Снял халат и растворился в ночи, притаился. Может, ее выглядывает? Вот когда Лиде стало по-настоящему страшно. Бежать? Если бы она могла… Страх отнял силы, и все, что она сейчас может, это дрожать и смотреть.

Снова застрекотала машинка. Ага, это тот идет. Луна в лицо. Ощерил беззубый рот и тихонько засмеялся. Лида сразу узнала: дядя Оскар Маслюн, «сладкий» человек, продавец мороженого.

Как добралась домой — не помнила.