Василий Голышкин - Большая починка

Саша Павлов осекся. Ребята и вожатый Долгий сидели нахмурясь, не глядя в его сторону.

— Вот я… — Саша Павлов, как на стрельбище, все жал и жал на курок, а ружье не стреляло. — Вот я…

— Не вижу, — сказал Долгий.

— Кого… не видите? — опешил Саша.

— Тебя не вижу.

— А кого же?

— Кого вижу? — подхватил Долгий. — Маклера. Не знаешь, кто такой? У нас нет. Теперь только там, — кивнул он на запад географической карты, висевшей в штабе. — У одного возьмет, другому продаст, комиссионные в карман положит.

— Я в карман ничего не клал, — обиделся Саша Павлов и кивнул на арбузы, — я для всех.

— Не надо нам твоих арбузов, — сказал Мишка-толстый.

— Нам рюкзаки нужны, — сказал Генка Юровец.

— Рюкзаки вот, — сказал Саша Павлов, протягивая Воронку деньги. — Здесь тридцать…

Он все еще надеялся, что Воронок денег не возьмет и покупка рюкзаков останется за ним.

Но Воронок деньги взял и протянул Генке Юровцу. Тот понимающе кивнул головой.

— А это куда? — спросил Мишка-толстый, пнув арбуз ногой.

— Кто насорил, тот пусть и уберет за собой, — сказал Долгий. — Пошли, ребята.

И они ушли, оставив Сашу Павлова наедине с арбузами. Саша Павлов тоже хотел уйти, и тогда пусть они, проклятые арбузы, остаются наедине сами с собой, но не посмел этого сделать. Оставь он здесь это «вещественное доказательство» своего позора, и сегодня же сюда начнется паломничество всей зоны. Нет уж, прав Долгий: умел насорить, умей и убрать за собой.

Саша Павлов погрузил арбузы на тачку и повез их, сам не зная куда. И вдруг поймал себя на мысли, что везет на Снежку. Странно, когда грузил, он даже не думал, куда повезет. А когда повез, понял: на Снежку. Как будто в Саше жил какой-то другой человек, который распоряжался его поступками. Вот и Снежка. На берегу — никого. Вкусно, как чаем, пахнет кошеной травой. Ветерок набегает на воду, и та, ленивая, едва-едва шевелит волной. Покой и тишина. К черту покой и тишину, когда в душе у Саши Павлова буря! Он хватает один арбуз и швыряет в воду. Хватает другой и туда же. Третий, четвертый, пятый… Унеси, Снежка, с глаз долой лысых чертей. Спасибо, Снежка, до свидания…

И Саша Павлов налегке покатил тачку обратно, не подозревая, какой позор ждет его впереди.

Узнав о продаже металлического лома, классный руководитель Валентина Ивановна Устименко ужаснулась. Не тому ужаснулась, что «лом» был продан, а тому, что его продажа была поручена детям. Это Валентина Ивановна считала крайне антипедагогичным. Дети в роли продавцов — ужас! Дети, получающие из рук в руки деньги… Да от денег одно зло. Как только вожатый Долгий мог?.. Деньги в руках детей были для Устименко олицетворением всего плохого. Дети могли их утаить, а потом… Вот именно утаить. Эта мысль, засев в голове Устименко, весь день не давала ей покоя, а вечером привела в палатку Мацука.

Со взрослыми Мацук был почтительнее, смотрел в глаза, а не поверх головы, как при детях.

— Мой ученик Александр Павлов, — сухо сказала классный руководитель Устименко, — доставил вам лом цветных металлов. Мне бы хотелось узнать, сколько он… сколько он…

— Заработал, — вежливо подсказал Мацук. — Устименко ужаснулась: как грубо! Неужели ему, товарищу Мацуку, не известно, что советские школьники собирают металлический лом не для заработка, а исключительно в целях воспитания. Заработал… Не заработал, а получил как награду за труд. Вот именно, как награду. И ее, наставницу Саши Павлова, интересует, в какой сумме эта награда выражается.

— В сумме? — Мацук насторожился. — Согласно расписке?

— Вот именно, согласно, — закипела посетительница, — я могу ее видеть?

— Здесь? — тянул время Мацук. — Расписку?

— Да. Расписку. Здесь. Сейчас.

Горячность выдала посетительницу. Мацук понял: Сашу Павлова проверяют. Проверяют, значит, — не доверяют. В таком случае он без опаски может показать расписку. А вдруг проверяют не Сашу Павлова, а его, Мацука? Нет, лучше повременить с распиской.

— Она у вас? — нетерпеливо спросила Устименко. — Покажите же, наконец!

— Увы, — развел Мацук толстые руки, — учтена и сдана в бухгалтерию.

Классный руководитель Устименко поморщилась, как от зубной боли. Она любила в себе Шерлока Холмса и терпеть не могла неудач.

— В таком случае, — сказала она, — может быть, вы устно засвидетельствуете.

— Устно можно, — сказал Мацук, припоминая, во сколько обошлась ему сделка с Сашей Павловым. — Устно, если… в пределах сорока рублей.

Устименко почувствовала себя человеком, подобравшим бриллиант. Опасения не обманули ее. «Барометр поведения» сработал точно. От ученика, который в течение всего прошлого года не мог оторваться от отметки «буря», всего можно было ожидать. Не тридцать, а сорок рублей получил Саша Павлов. Даже не сорок, а с комиссионными сорок пять. И зажилил из них пятнадцать. Это требовало возмездия. И оно едва не последовало. Помешал Долгий, с которым Устименко перед сбором отряда сочла нужным посоветоваться о мере наказания пионеру Павлову.