Яков Ершов - Подростки

Ты не пугайся. Ничего предосудительного я не делаю. В школе я паинька. И сочинения пишу «правильные». Мне нужна медаль. Мне нужно образование. Чтобы потом блистать. Как тетя Клава… Ой, Катюша, опаздываю. Надо бежать. В школе на уроке допишу…»

Когда Боря дочитал письмо, нам с Тамарой стало как-то зябко. Откуда берутся такие мысли? И так отозваться о товарищах, об их общих усилиях!

— У меня такое чувство, словно мне плюнули в душу, — сказала Тамара. — Нет, это не наша писала, не из нашего класса.

— Из нашего, — устало ответил Боря. — Просто мы слишком доверчивы.

— Что будем делать?

— Не знаю. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Может, сходить к Лукичу?

— Да. Это мысль. Только, знаешь что, — попросила Тамара. — Сходи ты с Сережей. А то получится… Вроде я, девчонка, ябедничать побежала.

— Ты, пожалуй, права. Пойдем мы с Сережей. Удобнее так.

Боря проводил ее до подъезда. Слышал, как она вошла в лифт, как нажала кнопку, и кабина, щелкнув, поползла вверх.

Подождав, когда в знакомом окошке на пятом этаже зажжется свет, Боря повернулся, и мы пошли к Федору Лукичу. В каждом классе свой классный руководитель. Но как-то так повелось с незапамятных времен, что, когда необходимо посоветоваться по очень важному делу или разрешить каверзный вопрос, каких немало ставила школьная жизнь, и ребята и девчонки шли к преподавателю физики Федору Лукичу Панову. Хотя все знали, что у него есть, кроме всего прочего, свой класс и свои заботы.

Я не знал близко Федора Лукича. Но был наслышан о нем немало. Злые языки дали ему кличку Вечный Двигатель. Она долго держалась за ним, а потом вдруг стала забываться, уступая сердечному и мягкому обращению — «Лукич». Его нельзя было назвать очень уж общительным или снисходительным человеком. Напротив, он отличался несколько замкнутым и угрюмым характером, был нередко прямолинеен и резковат в обращении как со своими коллегами, так и с нами, ребятами. Но все знали, что к нему можно запросто обратиться с любым вопросом, и он не оттолкнет, не скажет, что ему некогда или что ваш вопрос пустячный и не следует с ним лезть к занятым людям. Доброжелательно выслушает, даст совет, растолкует, успокоит или скажет открыто и прямо, что ты не прав. И еще: к нему можно было зайти в любое время домой, и, как бы он ни был занят, он находил возможность поговорить с каждым, иногда похвалить, а иногда поругать и посоветовать не распускать нюни. Слух об этой его особой отзывчивости передавался из поколения в поколение школьников, и давно стало уже само собой разумеющимся, что если у вас такой вопрос, который не каждому доверишь, то надо идти к Лукичу.

Частенько к Лукичу заходили и просто так, на огонек. Посидеть, послушать. И нередко в его скромной квартире встречались за одним столом и опытные педагоги, и новички, и их ученики. Все находили эти встречи полезными, и каждый уходил духовно обогащенный, впитав в себя какую-то частицу доброй мудрости.

Мы с Борисом поднялись на четвертый этаж и позвонили. Открыл сам Федор Лукич.

— Ба, знакомые все лица! — пропел он себе в усы, пропуская нас в коридор. — Вы сегодня первые.

— Вот и хорошо, — пробормотал Боря, здороваясь. — У нас к вам очень важное дело.

— Ну, что же, проходите, проходите, — пригласил Лукич. — А знаете, я заметил, что в вашем возрасте неважных дел не бывает.

Боря подосадовал, что Лукич начал разговор с нами в несколько шутливом тоне. А ему не хотелось терять время на обмен любезностями и колкостями.

— Нет, я серьезно, — сказал он, доставая из кармана письмо. — Вот посмотрите. Это мы нашли сегодня после уроков, когда убирали класс.

Федор Лукич читал письмо, а мы следили, как меняется выражение его лица. От добродушного и участливого, каким оно было в первый момент, оно стало сосредоточенным и удивленным, потом удрученным и печальным и, наконец, гневным и раздраженным.

— А вы уверены, — спросил Лукич, откладывая письмо в сторону, — что это писала девочка из вашего класса?

— Конечно, — незамедлительно ответил Боря. — Мы его нашли после нашего урока.

— Но оно же могло залежаться в столе. Его могли забыть там еще вчера. Не все же такие дотошные дежурные, как вы.

— Об этом мы не подумали.

— Вот видите, — сказал Лукич, и мелкие, грустные морщинки собрались вокруг его прищуренных глаз. — Тут легко ошибиться.

— Мы пытались узнать по почерку, — сказал Боря. — А потом бросили. Побоялись ошибиться.

— А по-моему, и гадать не надо, — вставил я. — Легко догадаться, кто писал.